Онлайн книга «Милый Ханс, дорогой Пётр»
|
– Учтем. – Ты после армии? – Так точно. Солдат демобилизованный. Десантник. – Я тоже в прошлом десантник. Водитель посмотрел в зеркальце на пассажира, промолчал. Они уже выбрались за черту города, ехали мимо пустых раскисших полей. Снег таял, едва коснувшись земли, превращался в черную грязь. Гундионов сказал: – Мы должны стать друзьями. Впереди у нас большой путь. – Я постараюсь. – Ты не будешь возле меня холуем, а на голову я себе не дам сесть, не бойся. – Никак нет. – Я тебя сам выбрал. Я не мог ошибиться. Ты понял? – Так точно. – Ты ко мне не приставлен по крайней мере. Раз я тебя сам выбрал. Так хочется думать. – Ага. Понял. – Я вижу ясно цель. Многие запятнали себя. Это мои враги и друзья, которые хуже врагов. Они потеряли веру и стали как слепые котята. Лакают молочко в свое удовольствие. Тьфу! И пассажир в сердцах махнул рукой, досадуя на своих недругов. Этим жестом он в то же самое время приветствовал милиционера, вытянувшегося на обочине с приставленной к фуражке ладонью. Между тем они давно уже ехали в сопровождении эскорта автомобилей. Впереди, распугивая сиреной ворон, шла милицейская машина, остальные, целая кавалькада, следовали по пятам, пристроившись в хвосте. – Взяли в тиски. Чтоб мы вдруг куда не надо не свернули! – проворчал пассажир. Он зажег свет в салоне, зашуршал бумагами. Процессия вкатилась в поселок, остановилась у распахнутых заводских ворот. Прибывшие выскочили из машин, встали в почтительном ожидании, образуя коридор. Сюда должен был войти тот, кто пока что сидел в освещенном салоне автомобиля, уткнувшись в бумаги. Сидел и сидел, неподвижный, как памятник. Но вот Гундионов наконец ожил и, убрав бумаги в портфель, сказал Павлу со значением: – Я по складу теоретик. Теория – моя любовь, стихия, идея – оружие. Я пропагандист, окрыляю людей, а это уже жизнь, практика. Я теоретик и практик в одном лице, понятно? Еще он сказал, вылезая из машины: – Приглядывайся. Кое-что можно перенять, с чем-то придется смириться. Имею в виду свои привычки. – Ваши привычки станут моими! – отозвался водитель. Гундионов был уже снаружи. Вернувшись к машине, он склонился к окну и отчеканил в лицо Павлу: – Это сказал раб! И пошел, не оглядываясь, по ковровой дорожке, положенной на снежную жижу, в глубь заводского двора. Встречавшие и прибывшие устремились за ним следом. Павел тоже покинул машину. Выбравшись наружу, он сделал неприличный жест. Туда, в ту сторону. Вдогонку. Раздался дружный смех, очень громкий. Смеялись шоферы. Здесь сейчас были только водители служебных машин, они одни, и это была их минута. Кто-то повторил жест Павла, кто-то погрозил ему пальцем, другие смеялись. Водитель Гундионова, впрочем, не разделил общего веселья. Он мог сделать жест, но мог и шагать, не глядя на коллег, по пустой ковровой дорожке. Дойдя до здания клуба, украшенного транспарантами, Павел слегка приоткрыл дверь, просунул голову в зал. Гундионов стоял на сцене, держа знамя наперевес. К нему приближался тучный человек в наглухо застегнутом пиджаке. Тучный взялся за древко, Гундионов отпустил, руки стали свободными, и он зааплодировал. Павел увидел главное: сам момент вручения. Он прикрыл дверь и, сойдя с ковровой дорожки, устроился на скамейке у забора. К скамейке и направился сразу Гундионов, только вышел из клуба. – Ты не слушал мою речь, – проговорил он с обидой. – Не слышал, никак нет. – Не слушал, я настаиваю. Не слушал! – Хозяин поднял палец, и водитель его стал как этот палец – вскочил, вытянулся. И тут вдруг гнев сменился на милость, Гундионов рассмеялся: – Не слушал и стал жертвой показухи! Сзади Павел был цвета скамейки. Куртка, брюки – все было зеленым. Он растерялся, чуть не плакал от досады. Хозяин сказал Павлу с назиданием: – Слушай мои речи! Прозвучало как заповедь. “Идем! Эх ты!” – уже иным тоном, дружески произнес Гундионов и, приобняв Павла за плечи, повел к выходу. Ночевали в гостинице. Павла разбудил шум в коридоре, грохот. Он выглянул из номера и глазам своим не поверил: мимо шли футболисты, целая команда. В гетрах, трусах и майках с одинаковыми эмблемами, стуча бутсами, они шли и бежали трусцой по гостиничному коридору, перепасовывали друг другу мячи, и ловил мячи, падая на паркет, вратарь. Игрок с капитанской повязкой толкнул двустворчатые двери, и вся команда, проследовав за своим вожаком, скрылась в номере-люксе Гундионова. Как был, в трусах, под стать футболистам, Клюев пошел следом по коридору. За двустворчатыми дверьми он застал такую картину: Гундионов, стоя посреди номера с выражением полного удовольствия на лице, отбивал чечетку. Гости его тоже не отставали, притоптывали неловко, но от души и даже пытались петь. Увидев Павла на пороге, хозяин объявил: – Я их переквалифицировал, дармоедов! Ноль – два, ноль – три, сколько же можно? Из команды – в ансамбль! – прокричал он. – Да станут спортсмены танцорами! Клюев вернулся в свой номер. За окном начинался день. И уже, конечно, не спалось. Оделся, опять вышел в коридор. Двустворчатые двери притягивали магнитом, любопытство распирало. И вдруг они распахнулись, эти двери, заставив Павла отпрянуть: из номера люкса выскочила уборщица, очень испуганная, со слезами на глазах, побежала, бросив пылесос, по коридору. Следом осторожно выглянул Гундионов, тоже испуганный. – Зачем приходила, как думаешь? – Прибраться у вас. – Кто она, а? – Уборщица, кто! – Я ее выгнал. Слишком хороша для уборщицы. – Не сказал бы. – Госпожа провокация приходила! – заключил торжественно Гундионов. – Это кое-кто с утра пораньше проверял мою бдительность, хотел скомпрометировать! – Кто? – Есть человек, есть. Поманив Павла, он скрылся в номере. – Он у меня за спиной. Большой человек. Почти как я, – говорил Гундионов, прихлебывая из стакана. Они с Павлом были в номере вдвоем, пили чай. – Всю жизнь за мной как тень. Следит, ждет, когда я споткнусь. Я не спотыкаюсь, а он все подталкивает. Край идет семимильными шагами, но наши успехи его не радуют, мой авторитет раздражает. Он рвется к власти и готов на все, даже в спину нож воткнуть! – Да кто же он, кто? – опять спросил Павел. Хозяин покачал головой: – Я тебе пока что не доверяю полностью. |