Онлайн книга «Милый Ханс, дорогой Пётр»
|
Подоспела дюжая билетерша, не без труда оторвала от Павла Сергеевича потерявшего голову поклонника. Она тащила его в сторону, подальше от сцены, а старик махал прощально и не бормотал уже – кричал: – Горжусь, люблю! Павел Клюев, браво! В поздних сумерках шел по дорожке к дому, насвистывая и взмахивая вдруг руками, но вот будто споткнулся и замер, увидев свет на втором этаже. “Мария, Маша!” – пробормотал Павел Сергеевич. И все стоял, задрав голову, глядя на освещенные окна. Потом побежал к клумбе. Рвал цветы без разбора, ломал стебли. С букетом поднялся на крыльцо. В гостиной за столом сидели сын Павла Сергеевича, невестка с внуком на коленях. Увидев деда, мальчик захлопал в ладоши. Павел Сергеевич и впрямь стоял в дверях торжественно, как на подмостках. – Я всё знаю! – сказал он весело. – Что ты знаешь? – Там свет в кабинете. – Да. – Догадался я, догадался! Мать приехала. Конспираторы! Сын с невесткой молчали таинственно, переглядывались, и Павлу Сергеевичу эта игра надоела. Он взбежал вверх по лестнице, распахнул дверь и застыл на пороге кабинета: в кресле за письменным столом, лицом к нему, сидел старик Гундионов. Он здесь, в его доме. В его кабинете. В его кресле. Храпит, раскрыв рот. Снизу из гостиной слышны голоса, звенит посуда, а здесь, в кабинете на втором этаже, тикают на стене часы, но храп Гундионова более реален, он возвращает к жизни: нет, не видение это, не исчезнет гость в кресле с запрокинутой головой, он уже просыпается, трет глаза и зевает, смотрит украдкой из-под опущенных век… Павел Сергеевич поспешил прикрыть дверь и снова спустился в гостиную. – Он кто? – спросил сын. – Никто. Гость. – Старый твой друг. Так представился. – Пожалуй. Да. – Малость не в себе, по-моему. – Ошибаешься. – Тем более интересно! – заметил сын. – Пойду, говорит, к себе в кабинет. И пошел. К себе. Мы выразили легкое недоумение. Но он сказал, что это его дом. – Так и есть, – отозвался Павел Сергеевич. Сын с невесткой уже не переглядывались, смотрели на него с удивлением. И он продолжал удивлять. – Это его дом, так и есть. – В смысле мой дом – твой дом? – В смысле дом ему принадлежит. Соберите-ка на стол, ребята. – Не понимаю, – сказал сын. – Не надо все понимать. Соберите на стол и уходите. Оставьте нас вдвоем. – Ну, рассказывай. Как живешь? – Хорошо живу. – Вижу. Полтинник набежал? – Вот-вот будет. – Звание дают? – Послали документы. – Таланты в тебе открылись. Кто бы мог подумать. – Не говорите. – За это стоит выпить. Будь здоров, Паша! – И вы, Андрей Андреевич! – А меня вспоминал? – спросил гость. Подмигнул, почувствовав заминку. – Понял, понял! А первые годы еще с праздниками поздравлял, не жалел открыток! – Жизнь, знаете, закрутила. – Да понял я, не оправдывайся. Какая радость вспоминать? Ты ведь не любишь свое прошлое. Но прошлое сделало твое настоящее, не забудь. – Всегда помню. – Я поживу у тебя несколько деньков. Не очень стесню? – Что вы, что вы. – В баньке спину потрешь, а? Чайку заваришь, как я люблю? Спать уложишь? Не слышу ответа! – Да, да, да! – отозвался Павел Сергеевич. Гость улыбнулся и придвинул тарелку. Некоторое время поглощен был трапезой. Павел Сергеевич глаз с него не спускал, ждал. И дождался. – Ну? Читаю в твоих глазах вопрос. Хочешь спросить – спроси. – Спросил, считайте. – Зачем я приехал? Повидаться, Паша. Соскучился. Хотя, конечно, приехал не на прогулку. – Догадываюсь. – Полной радости нет. Что-нибудь всегда найдется, ты ж знаешь. Не одно, так другое. – В чем дело? – Да огорчил тут один из ваших мест. Написал на меня бог знает что! – Это кто же? – Ну кто меня всю жизнь преследует? Он и написал. – Брызгин! – выдохнул Павел Сергеевич. – Брызгин… Жив? – Жив, пока я жив, – усмехнулся гость. – Мой черный человек, видно. Помнишь, как он стерег меня и как сам погорел в один день. С тех пор открыто копает, не знает, за что зацепиться. Сейчас вот с этой автокатастрофой столетней давности, в которой башку расшиб. Вроде я причастен, организовал ему, представляешь? А там водитель его сам организовал по неопытности, уже отсидел свое, вышел, столько воды утекло! Нет, снова-здорово, и ведь опять без толку. Совсем сдурел на старости лет! – Да. – Что – да? – Чепуха, – сказал Павел Сергеевич. – Слишком сильно головой ударился. – Не без того, конечно, – согласился гость. – Помнишь ведь, сколько его в этой самой больнице держали, с каким диагнозом. Помнишь? Но на почерке не отражается, видно. – Да, неприятно. – Ты б нашел его, что ли. Успокоил. – Это как? – Раньше ты знал как. Умел. – Я уже не помню, Андрей Андреевич. – Я помню, – улыбнулся гость. – Разве забудешь? Для тебя же нет невозможного, Паша. И друзей ты в беде не бросаешь, знаю! Так ведь? – Да, то есть нет, – выдавил Павел Сергеевич. – Не слышу ответа! – Нет, не бросаю. Гундионов кивнул, поклевал носом, откинувшись в кресле. Очнулся. – Такая моя печаль. Ну? А где ж Мария, супруга твоя? – Сейчас в санатории. – Что такое? – Ничего особенного. Вроде нервы. Так называется. – Это как раз особенное, – заметил гость. – Все такая же красавица? Ай да Маша! А парень ваш совсем взрослый. Студент? – На философском. – Ого! Помогает осмысливать? – Еще как. – И еще внук Павлик в твою честь. – Точно. – Хорошая жизнь, Паша. – Да. Есть что терять. – Зачем терять-то? – Ну, отдавать долги, платить за прошлое, – усмехнулся Павел Сергеевич. – Платить надо, но недорогой ценой! – пробормотал Гундионов, стремительно и на сей раз безвозвратно проваливаясь в сон. Заснул, захрапел. А Павел Сергеевич все сидел, смотрел на гостя, еще чего-то ждал. И вот Гундионов, будто не сам он, а организм его, исторг вдруг клич, капризный и властный: |