Онлайн книга «Милый Ханс, дорогой Пётр»
|
– Пашка! Павел Сергеевич знал, что делать. Приподнял спящего, понес его на руках к дивану. Уложив, снял с гостя туфли, стаскивал с него пиджак, брюки. Гундионов улыбнулся во сне, сказал: – Узнаю твою руку, Паша! А Павел Сергеевич в эту минуту стоял над ним, замерев. Очередь дошла до галстука, надо было развязать узел у гостя на шее. Но заботливый хозяин словно погрузился в раздумье. Так и стоял, сжимая в руке галстук, и было мгновение, когда готов был не развязать узел, а затянуть потуже, насколько хватит сил. Но только усмехнулся сам себе. И, развязав проклятый узел, освободил шею Гундионова. Проснулся от стука, топота над головой. Качалась люстра, ломилась к нему в спальню новая жизнь, гнала вон из тихого уголка, из недолгого забытья. Чечетка била в голову: выходи, Паша, выходи! Ноги гостя выбивали дробь, лицо выражало полное удовольствие. Увидев Павла Сергеевича на пороге, он закричал: – Вот так-то! Можем! Да, он мог. И у сына получалось. Сын Павла Сергеевича топал от души, поспевая за стариком. Они стояли друг против друга посреди кабинета. Звенели стекла в окнах, дрожали картины на стенах. – Давай, молодой дедушка! Давай! – позвал гость. Павел Сергеевич присоединился без охоты, получилось у него нескладно. Потопал немного, сел на диван. Гундионов смотрел укоризненно, с удивлением: – Разучился! Как же так, Паша? Забыл! – Он замер посреди комнаты: очень был огорчен. – Картины на стенах твои? – спросил погодя. – Ты еще и художник? – В свободное время. – Кто же тут изображен? Одна из картин привлекла внимание гостя. Подошел к стене, долго смотрел. – Кто же это, кто? Вот человек на фоне леса? – Никто конкретно. – А все-таки? – Никого не имел в виду. – Это же я! – сказал Гундионов. – Я! Он снова повеселел. Подмигнул хозяину: – Значит, имел в виду. Я сам твоей кистью водил! Сын напомнил: – Андрей Андреевич, на пляж! За мной! – Вперед, Валерий! – подхватил гость, и через мгновение они были у двери, так неразлучной парочкой и выпорхнули из кабинета. Павел Сергеевич пошел следом. На глазах всего дачного поселка, высыпавшего в погожий день на берег, он втаскивал в воду Гундионова. Тот висел на нем, обхватив шею, дрыгал ногами, фыркал. Еще успевал оправдываться: “Не обессудь, не могу я по корягам, не могу!” Выйдя на глубину, Павел Сергеевич сбросил с себя ношу, старик уплыл. Одиночество было недолгим. Возникла рядом голова в очках. – Ждал вас на корте. Где вы? – Партнер по теннису, взволнованный, подгребал ближе. – Надо ехать на смотр! Бойкот отменяется. Фомичев обещал поддержку. Вы берете слово на конференции, он выступит следом. Всю правду в глаза, без дипломатии. Двойным ударом по хребту рутинерам. Сейчас или никогда! – Никогда, – сказал Павел Сергеевич. – Прошу разъяснений. – Оставьте меня в покое. Голова теннисиста на мгновение скрылась под водой, казалось, он пошел ко дну. – Вы что, капитулировали? Не верю! – Я болен, извините. – Но за вами люди! Есть обязательства в конце концов. – Нет обязательств. – Вы действительно больны! – проговорил растерянно партнер. Клюев перевернулся на спину, поплыл. Оторвавшись от собеседника, он перестал грести, лег на воде и лежал, прикрыв глаза. И услышал другой голос: – Ты, Паша, с этим делом не тяни. Ты его успокой, приложи свое волшебное умение. Ведь мы пока плаваем, он пишет и пишет. Я волнуюсь: а вдруг в тебя рикошетом? И спросят строгие люди: куда это запропастился Паша по кличке Шакал? Откуда взялся Павел Сергеевич, без пяти минут заслуженный? Интересный ведь вопрос! Павел Сергеевич перевернулся в воде, чуть не захлебнулся. Гундионов засмеялся и уплыл. – И всё же, – спросил сын, – кто он, этот человек? – Старый человек прежде всего. И я многим ему обязан. – Помнишь добро, уважаешь старость. Это заметно. Бросается в глаза! – Что именно? – Твоя зависимость. – Ты подумай о своей зависимости. Пока что ты, как маленький, вцепился в юбку жены и, по моим прогнозам, будешь держаться за нее всю жизнь. – Это в моем характере, допустим. От кого-то зависеть. Но про тебя не скажешь, что ты слуга! Я привык, что все вокруг для тебя и ради тебя, и ты это, наверное, заслужил не по должности, раз тебе прислуживают все подряд. В чем же дело? Что между вами? Какие страшные тайны? Обсыхали на берегу. Гундионов все барахтался в реке. Они на него смотрели и о нем говорили. – Он много для меня сделал. Все сделал в свое время. – Когда учился в консерватории? – Я не учился в консерватории. – Вот как! – удивился Валерий. – Да. – Как же ты стал дирижером? Без диплома? – С поддельным дипломом. Но это не помешало мне добиться некоторых успехов, – заметил Павел Сергеевич. – Так ты самородок, папа! – Да, наверное. Похоже на то, – усмехнулся Клюев. Сын смотрел растерянно, с тревогой. Он сказал: – Ну? Какие еще нас ждут открытия? Слушай, мне это все не нравится! – Это правда, что поделаешь. – Такая правда не нужна. Ничего хорошего не будет. Тем более это ведь еще не вся правда, верно? – Помолчав и не дождавшись ответа, Валерий произнес твердо: – Ты вот что, ты гони-ка его в шею, своего благодетеля! Пока не поздно. – Не могу, – отозвался Павел Сергеевич. – А хочешь, – вдруг прошептал сын, – он сейчас утонет? Раз – и нету. Никто не заметит. Лицо Валерия было серьезно. Клюев похлопал его по плечу: – Он в воде не тонет, в огне не горит! – Проверено? Гундионов уже призывно махал Павлу Сергеевичу, кричал: – Пашенька, сюда! Вылезаем! Пашенька! Клюев пошел вытаскивать гостя из воды. Позвонил в дверь. Открыла женщина средних лет в халате. – Леонид дома? – В рейсе. Вы кто? – Приезжий. Коллега бывший. Стал спускаться по лестнице. Женщина все стояла в дверях, потом пошла следом. Он спускался, и она молча спускалась. Вышел из подъезда, двинулся к арке, пересекая двор. Тут женщина догнала Павла Сергеевича, схватила за рукав: |