Онлайн книга «Дочь короля»
|
– Во славу его величества! Ныряльщики воздели руки. Золото и драгоценности, которые они сжимали в ладонях, снова увлекли их под воду. Они с усилием доплыли до шлюпки и стали высыпать сокровища к ногам короля. Мари-Жозеф и Люсьен возвращались в Версаль в закрытом экипаже, в самом конце длинного каравана, груженного сокровищами. Его величество ехал в открытой коляске. Ацтекское золото покрывало его словно доспехи, украшало конскую упряжь и даже спицы колес. Повозки с сокровищами сопровождала сотня мушкетеров. Подданные выстраивались вдоль дороги, кричали «ура!» своему монарху и с удивлением рассматривали караван. Мари-Жозеф выглянула из-за тяжелых занавесок. Сквозь щель немедля проникла дорожная пыль, донеслись крики толпы. – Он должен признать, что был не прав, – сказала Мари-Жозеф, – это мы были правы! – Нет, – возразил Люсьен. – Ему не важно, кто был прав, а кто нет. Важно лишь, что мы ему не повиновались. – Но это какой-то абсурд. – Он никогда не позволит себе простить нас, – с театральным вздохом произнес Люсьен. – Я смиренно приму всю тяжесть монаршего гнева… Коль скоро он не пошлет нас на галеры и не отправит в море до конца наших дней. Мари-Жозеф сумела улыбнуться в ответ. Люсьен повернул рукоять своей шпаги-трости и вынул сломанный клинок. – Он недурно мне послужил. – И Шерзад. И мне. Он вложил шпагу в ножны и закрепил рукоять. В полумраке экипажа взгляд его ясных светло-серых глаз касался Мари-Жозеф столь же нежно, сколь его пальцы – ее ладони. Мари-Жозеф придвинулась из угла к нему поближе. Она взяла его руку, стянула перчатку и стала одно за другим снимать кольца. Она заколебалась было, дойдя до тяжелого перстня с массивным сапфиром, но он не остановил ее. Она сняла с его пальца кольцо его величества и прижалась щекой к его ладони. Они приникли друг к другу и поцеловались. Мари-Жозеф откинулась назад, прижав к губам кончики пальцев, пораженная тем, что простое прикосновение может взволновать до глубины души и воспламенить страсть. Неверно истолковав ее удивление, Люсьен печально произнес: – Даже ваш поцелуй не в силах превратить меня в высокого, статного принца. – А если бы превратил, я бы потребовала вернуть мне моего Люсьена! Он рассмеялся, на сей раз без тени горечи. Как только экипаж остановился во дворе Версаля, стража увела Люсьена, а Мари-Жозеф препроводила в ее чердачную комнату и оставила там наедине с Геркулесом. Если Ив был у себя в спальне, она все равно не могла бы поговорить с ним, ведь их разделяли две запертые двери и гардеробная. Геркулес замяукал в надежде на сливки, хотя пол вокруг его миски был усеян мышиными желудками и хвостами – трофеями предыдущих охот. – В тюрьме сливок не дождешься, – вздохнула Мари-Жозеф, – может быть, хоть крысы там водятся вкусные. Ее утешала память о Шерзад, какой она видела ее в последний раз: веселой, радостно взмывающей над волнами, – и воспоминание о поцелуе Люсьена. «Его величество непременно простит нас, – подумала она. – Он простит меня, потому что я была права и потому что любил мою мать. Он простит Ива, потому что Ив – его сын. Он простит Люсьена, потому что у него нет более преданного друга и советчика, друга, не подчинившегося ему лишь раз, да и то чтобы помочь ему». Больше она не стала размышлять о спасении души Людовика Великого. В замке повернули ключ; дверь распахнулась. Мари-Жозеф с бешено забившимся сердцем вскочила на ноги. В комнату проскользнула судомойка, поставила на стол поднос с хлебом, вином и сливками и подняла голову. Это была Халида, отказавшаяся от роскошных нарядов и повязавшая голову платком. Мари-Жозеф бросилась ей в объятия. «Если приглядеться, ее невозможно принять за судомойку, – решила она. – Но… в Версале не принято приглядываться к судомойкам, да и вообще удостаивать их вниманием». Они уселись рядышком на приоконный диванчик. Геркулес терся о ноги Халиды и толкал ее головой до тех пор, пока не получил сливок. – Что вы здесь делаете? – прошептала Мари-Жозеф. – Если его величество узнает, он разгневается… – Меня это не волнует, мне все равно, – отмахнулась Халида, – ведь я вот-вот уеду из Версаля, из Парижа, из Франции. Как только стащу с себя это ужасное платье! – Она посерьезнела. – Я не в силах помочь вам, мадемуазель Мари, но не могла не повидаться с вами в последний раз. – А я ничего не сумела для вас сделать, сестра. Мари-Жозеф вытащила из-под стопки рисунков вольную Халиды и с грустью поглядела на пергамент: – У меня не было ни единой свободной минуты попросить Ива ее подписать. Или заставить… Халида взяла пергамент: – Он ее подпишет. – Она поцеловала Мари-Жозеф. – Жаль, что я не могу вас освободить. – Это может сделать только король. Сестра, я так боюсь за вас. Куда вы направитесь? Чем будете зарабатывать на жизнь? – Не беспокойтесь, я богата и свободна. Я найду свое место в жизни. Я вернусь домой, в Турцию, к своей семье, и выйду за принца. – В Турцию?! Да если вы там выйдете замуж, вас заточат в гареме вместе с другими женами… Халида откинулась на спинку диванчика и задумчиво посмотрела на Мари-Жозеф: – А так ли уж жизнь в Турции отличается от здешней, сестрица? Вот только многоженство турки признают и не скрывают своих жен, не лгут, что их, мол, нет, не бросают по первому же капризу… – Но это же… Я… – Мари-Жозеф замолчала, не в силах найти ответ, боясь за сестру. – Разве во Франции и на Мартинике не так? Кровь отхлынула от лица Мари-Жозеф, ее объял холод, она едва не упала в обморок. – Сестра, – запинаясь, начала было она, – неужели вы хотите сказать… – Да, мы действительно сестры, разве вы не догадывались? Моя мать была рабыней нашего отца, он мог распоряжаться ею как собственностью, по своему усмотрению, – так он и поступал. Какое ему было дело до ее чувств? До ее страха, горя, отвращения? Мари-Жозеф бессильно ссутулилась, уронив руки на колени, устремив взгляд в пол. – Вы его ненавидите? Ваша мать его ненавидела? Я для вас – враг? – Никакой ненависти я к нему не испытываю. Так было угодно судьбе. Я люблю вас, мадемуазель Мари, и сожалею о том, что мы видимся в последний раз. – Я тоже люблю вас, мадемуазель Халида, и сожалею о том, что нам суждено навсегда расстаться. Халида вложила в руку Мари-Жозеф маленький узелок: – Ваши жемчуга! – Это не вся нитка! Мы же обещали друг другу делить радость и горе. Мне пора. |