Книга Дело туфельки магазинной воровки, страница 43 – Эрл Стенли Гарднер

— Это их версия, — заметила Сара Брил.

— Вы правы, — согласился Мейсон.

— И, следовательно, выражаясь юридическим языком, я была на месте преступления в момент его свершения.

— Именно так.

— Но ведь и они в том же положении.

— Верно.

— Вы можете использовать этот факт, чтобы опровергнуть их показания перед жюри присяжных?

— Вряд ли.

— Почему?

— Во-первых, их двое, а вы одна. Во-вторых, они могут отрицать, что были в доме, а вы — нет. В-третьих, они получат поддержку окружного прокурора, а его официальное благословение будет означать, что он доверяет их показаниям. В-четвертых, против них нет косвенных улик, а против вас их больше чем достаточно. Они обнаружили в вашей сумке револьвер, бриллианты.

— По моему разумению, — сказала миссис Брил, — меня подобрали с мостовой после наезда. Сумка валялась возле меня и, полагаю, — открытая.

— Вероятно, так оно и было, — кивнул Мейсон.

— А вы спросили сбившего меня человека, уверен ли ан в том, что револьвер лежал в сумке? Может статься, револьвер лежал возле сумки, а он решил, что револьвер выпал из нее, когда меня сбила машина?

— Я не задавал ему этого вопроса, — признался Мейсон. — У меня еще не было возможности его допросить.

— Но вам предоставят такую возможность?

— Да, конечно.

— Допустим, свидетель признает, что револьвер лежал не в сумке, а возле нее?

— Такие показания дадут вам шанс на успех.

— Вы непременно задайте ему этот вопрос.

— Обещаю.

— Если они не смогут доказать, что револьвер был в сумке, что тогда… — миссис Брил, не закончив фразы, смолкла.

— Тогда, — подхватил Мейсон, — мы склоним кого-нибудь из жюри к мнению, что револьвер подкинули из голубого седана. Он стоял перед домом и возле вас, когда ударом капота сумку выбило из ваших рук.

— Кто знает, а вдруг я заметила револьвер и бросилась его поднимать — тут меня и сбило машиной?

— Вы это утверждаете?

— Нет, я ничего не помню.

— Если бы вы припомнили такое обстоятельство, это помогло бы расследованию.

— Сожалею, но я не помню.

— Что ж, ничего не поделаешь.

— Мне бы хотелось задать вам пару вопросов, — сказала Сара Брил.

— Прошу вас.

— Как я понимаю, человек может убить кого-нибудь обороняясь и это не является преступлением. Верно я говорю?

— Верно.

— А что имеется в виду под самообороной?

— Защита, когда вам угрожают смерть или сильные телесные повреждения.

— Учитываются ли при этом какие-то особые обстоятельства?

— Подразумевается, что некто угрожает вам смертью или нанесением тяжелых ран и может легко осуществить свою угрозу.

— И что тогда?

— Тогда человек, защищаясь, прибегает к оружию.

— Допустим, кто-то пришел к Галленсу. Вправе ли этот человек утверждать, что был вынужден убить Галленса в целях самообороны?

— Звучит не очень убедительно.

— Почему?

— Когда человек проникает в чужой дом с преступными намерениями, он ставит себя вне закона. Он тем самым переступает закон. Владелец дома имеет право защищаться от посягательства. А незваный гость не имеет права защищаться от владельца дома.

— Откуда вы знаете, что проникший в дом действовал незаконно?

— Он прибег к приему, вызвавшему короткое замыкание при включении света. Это означает преступное вторжение.

— Стало быть, человек, проникший в дом Галленса без разрешения, был не вправе убить его, даже спасая свою жизнь?

— При определенных обстоятельствах он имел на это право, — сказал Мейсон. — Но присяжных не убедишь, что обстоятельства сложились именно таким образом. В представлении присяжных, за небольшими исключениями в рамках закона, дом человека — его крепость. В своем доме он может поступать как заблагорассудится. Тут уж незваный гость рискует жизнью. Человек вправе защищать свой дом, свою собственность. В этих обстоятельствах незваный гость расценивается как агрессор, и любое действие владельца дома присяжные расценят как защиту, а не нападение.

— Что ж, это очень интересно, — заметила миссис Брил. — Жаль, что я ничего не помню. Вероятно, это пошло бы на пользу делу.

— Вероятно, — подтвердил Мейсон без особого энтузиазма.

— А эти свидетели рассказывали, как я вела себя, выйдя из дому?

— Да. Вы задержались на крыльце, засовывая что-то в сумку, потом побежали в их сторону. Они узнали вас и решили держаться от вас подальше.

— Так я бежала?

— По их словам — да.

— Все так запутано, мистер Мейсон, что я вам не завидую. — Сара Брил вздохнула и откинулась на подушку.

— Если я проиграю дело, для меня это всего лишь профессиональный проигрыш, но вы прекрасно понимаете, что означает проигрыш для вас, — мрачно произнес Мейсон.

— Вы, похоже, пытаетесь смягчить удар. Ведь меня обвиняют в убийстве с отягчающими вину обстоятельствами?

— Увы, это так.

— И подобное обвинение автоматически влечет за собой смертный приговор?

— Жюри присяжных, возможно, настоит на пожизненном заключении.

— Как вы думаете, я могу рассчитывать на такое решение присяжных?

— Трудно предугадать. Все зависит от свидетельских показаний, от настроения самих присяжных, от того, как представит дело обвинитель. Он может разжечь страсти присяжных, и они подтвердят приговор без каких-либо рекомендаций. С другой стороны, обвинение, Бог даст, и не будет добиваться смертного приговора — кто его знает, как все обернется? Никогда не знаешь заранее.

Мейсон внимательно наблюдал, как примет сведения его клиентка.

— А что значит подтверждение приговора с рекомендацией жюри?

— Пожизненное заключение.

— Ясно, — заключила Сара Брил. — Делайте все, что в ваших силах, я даю свое согласие.

— А если я проиграю дело, вернее, мы проиграем, что тогда?

— Господь с вами, мистер Мейсон, — сказала она с мягкой, почти материнской улыбкой. — Ну что вы обо мне беспокоитесь? Я прожила долгую жизнь, активно прожила. Беспокойство мне никогда не помогало. В молодости я, бывало, часто беспокоилась. Но двадцать лет назад положила: хватит. Я в вас верю. Знаю, что вы сделаете все, что в человеческих силах. Если жюри решит, что я виновна в убийстве и меня приговорят к повешению, что ж, значит, судьба. Ничего не поделаешь. Надеюсь, я и тогда не буду труса праздновать и смело взойду на эшафот… Я довольно долго с вами беседовала, мистер Мейсон, и теперь меня клонит ко сну. Полагаю, вы узнали то, что хотели, а я, пожалуй, вздремну. Очень жаль, что появились свидетели, раз это, по-вашему, осложнит дело. Вижу, перспектива для меня довольно мрачная… Тем не менее я не в силах ни сказать, ни сделать ничего такого, что бы хоть как-то помогло вам, мистер Мейсон. Боюсь, вам придется поволноваться и за себя, и за меня.