Онлайн книга «Мертвый час»
– Но дача Волобуевых не охраняется, даже собаки ночью не бегают. Что стоит какому-нибудь бродяге перемахнуть через забор, забраться по веревочной лестнице… – Речь ваша, так понимаю, уже готова. Что ж, буду счастлив схлестнуться в суде. Однако свои аргументы пока попридержу. – Тогда не буду злоупотреблять вашим гостеприимством. – Тарусов привстал. – Разрешение на свидание где получить? Прокурор позвонил в колокольчик. Дверь приоткрылась, и в кабинет протиснулась скрюченная канцелярской службой фигура, напомнившая князю вопросительный знак. – Разрешение на свидание с Урушадзе князю Тарусову. Живо! Дмитрий Данилович, присядьте, не спешите. У меня ведь тоже к вам просьба. Не возьмете ли Урушадзе под поручительство? За пять тысяч ассигнациями прямо сейчас выпущу [115]. А то ораниенбаумский полицмейстер меня замучил. Арестное помещение у него маленькое, всего две комнаты, из-за Урушадзе весь поганый народец пришлось в одну затолкнуть [116]. А в среду другая морока предстоит – князя в Окружной суд везти. В уезде и без того перерасход средств… Тарусов задумался. Риск, конечно, велик – а вдруг скроется обвиняемый? Однако свобода, хоть и на два дня, может стать решающим аргументом в переговорах с Урушадзе, который до сего дня от адвокатов отказывался. Дворник с Артиллерийской Тимофей Саночкин держался без робости, отвечал спокойно, уверенно, о Красовской отозвался с уважительной теплотой: добрая барыня, за три месяца, что флигелек арендовала, четыре раза одарила его серебряными полтинниками. – Почаще бы такие флигель сымали. А то кой с кого даже на Пасху гривенника не допросишься. – А на прощанье полтинник дала? – поинтересовался Крутилин. – Нет, вашеродь. Пропустил я ейный отъезд. – Как так? – Праздник на ту субботу выпал, супруга с утра в церковь поволокла. А ахтриса в сей момент – бац – и укатила. Пришлось ейный сундук безо всякой для себя пользы грузить. Ух и тяжелый! Одна радость – Маланья напоследок расцеловала. – Кто такая? – Крутилин сделал вид, что про прислугу Красовской слышит впервые. – В услужении у ахтрисы. Ух, и девка, доложу. Титьки такие, что зашибить ими может. Кабы я без супруги в Питере куковал, гулял бы Дорофейка мимо. – А это что за зверь? – Дорофейка? Ломовик с Лиговки, ейный полюбовник. – Значит, блудлива Маланья? – Нет. Кого попало не подпустит. Тока людей сурьезных, вроде меня. Ну или Дорофейки. – А Красовская? Тоже блудлива? – Не знаю, вашеродь, ахтрисы нам не по чину. – Да я не про тебя толкую. Господа к актрисе хаживали? – Хаживали. Но токма это секрет, вы, вашеродь, не выдавайте, что сболтнул… – Ты что? Забыл, где находишься? Чай, не в кабаке сплетничаешь, а на опросе у начальника сыскной полиции. – Простите, вашеродь. – Описать кавалеров можешь? – Никак нет. – Это еще почему? – Не видел-с. – Но уверен, что хаживали. Что-то ты темнишь… – Никак нет. Потому что стеснялась ахтриса. Года не прошло, как муженек ейный гигнулся. Не положено еще шуры-муры разводить. Поэтому, когда хахаль ожидался, даже Маланью из дома спроваживала. Ну и я, раз такое дело, подальше от флигеля мел. – Это еще почему? – Полтинники, вашеродь, просто так с неба не падают. – Тьфу, дурак. – Да и болтлив я апосля третьей рюмки, потому лишнего стараюсь не знать. Крутилин рывком вскочил, подбежал к несгораемому шкафу, открыл ключиком замок и вытащил недопитый полуштоф. Вылив остатки чая из своего стакана на пол, Иван Дмитриевич наполнил его до краев водкой и протянул дворнику: – Пей. – Благодарствую. Токма в одиночку не положено. Уважьте, вашеродь! – Я тебя щас в Литовский замок уважу. А ну пей! Тимофей крякнул и медленно, не поморщившись, выкушал стакан. Занюхав рукавом, улыбнулся: – Справочку тока для супруги выдайте, ведь не поверит, что в полиции напоили. Крутилин начал закипать: – А кто сказал, что домой отсюда пойдешь? – Ежели так, наливай еще. – И Саночкин сунул Крутилину стакан. Иван Дмитриевич в сердцах замахнулся на него, но сдержал себя, не ударил. Чтобы успокоиться, отошел к столу, вынул из коробки папироску, продул и закурил, наблюдая, как дворник доходит до нужной кондиции – члены Саночкина постепенно расслаблялись, щеки и нос порозовели, глаза затуманивались. Каким бы вопросом огорошить? Сделав по кабинету круг, Крутилин внезапно остановился около Саночкина: – Где револьвер взял? Саночкин испуганно заморгал: – К-кто? – Ты! Саночкин икнул: – Нигде. – А Дорофей? – Об ентом без понятия. – Дорофей актрису застрелил? – Че? Ее заст-стрелили? После десятка вопросов Иван Дмитриевич от злости бросил папиросу на пол и раздавил сапогом. Первый из подозреваемых, увы, невиновен. Оставалось еще двое: Дорофей и Маланья. Если и они ни при чем, дело Красовской превратится в сущий кошмар. Месяц за месяцем Крутилина будут шпынять, тыкать носом, могут и очередной чин, что вот-вот ожидался, не присвоить. Рука потянулась к сонетке, но Иван Дмитриевич вовремя вспомнил о бутылке. Схватив ее со стола, запер обратно в шкаф. – Ахтрису точно убили? – спросил вдруг Саночкин. – Да, в твоем флигеле. И мне надо выяснить кто. – Слухай сюда, начальник, – подозвал Крутилина дворник. – Это не Дорофей. Мухи не обидит, такой вот человек. – А кто? – Кабы Маланька с Африкашкой путалась, я бы не сомневался. Африкашка – душегуб, каких свет не видывал. – Что за Африкашка? – Как же! Известная личность. – Адрес! Адрес! – Ныне и во веки веков – Сибирь. Уже три года там. Алку Стогову утюгом огорошил. Крутилин дернул сонетку так, что лишь чудом не вырвал. – Как проспится, отправьте домой, – велел он удивленным агентам. – Вроде трезвым был, – сказал один из них другому. |