Онлайн книга «Последняя из дома Романовых»
|
что подозревала в коварстве. Будучи сама по природе открытой, мне невозможно подозревать неискренность в других. Просто болезнь иногда повергает меня в состояние тягчайшей меланхолии. И тогда я начинаю спрашивать себя; если граф искренен со мной, зачем он подослал ко мне этого человека? И глаза принцессы впились в Христенека. – Какого человека, – изумился лейтенант. – Того самого... синьора Рибаса, каковой мне привез письмо от мужа моего... Но послал его граф. Христенек продолжал находиться в изумлении. – Граф послал меня, – начал он твердо. – И если у вас есть какие-то доказательства, что граф послал еще кого-то, что граф нечестен, извольте сказать. – Доказательств нет. Просто я чувствую, – сказала принцесса, не сводя глаз с Христенека. Но лейтенант был само негодование: – Я не передам ваших слов графу, ибо он их не заслуживает. Репутация графа известна и безукоризненна. Поверьте, нелегко ему было прийти к та кому решению – послужить вам. И отнюдь не несправедливые обиды от императрицы, но желание блага отечества... желание помочь законной наследнице трона... В глазах Христенека стояли слезы. – У вас благородное сердце, – с чувством сказала принцесса. – Итак, жалую вам мой орден Азиатского креста. И клянусь: за удачное исполнение этой миссии граф Орлов повысит вас в чине! Итак, майор Христенек, завтра со всем своим двором я выезжаю в Пизу... – И, будто спохватившись, она прибавила: – Да, там заходил этот банкир от графа... Пусть он сегодня снова зайдет. У дома принцессы стоял большой дорожный берлин, запряженный шестеркой лошадей. Доманский и Черномский руководили слугами. Принцесса в дорожном плаще придирчиво наблюдала за дорожной суетой. – Архив, – шепнула она Доманскому. Доманский исчез в доме и вернулся со знакомым большим баулом. – Я позабочусь о нем, – говорит поляк – Пистолеты? Доманский кивнул, указывая на баул. – Два положите в карету. И оба заряженные... Вы поедете с вещами в берлине. Я, Черномский, моя камеристка и... – она ласково взглянула на стоявшего поодаль Христенека, – и господин русский майор поедем в карете. – Лейтенант, – улыбаясь, поправляет Христенек. – Я обещала вам майора... Учтите, я всегда держу свои обещания. У дома появился банкир Беллони. – Вот этот господин сейчас подтвердит. Вам все заплатили? Беллони низко кланяется. – Боюсь, что не до конца... – Синьор Доманский... – усмехается принцесса. Доманский молча подходит к Беллони и отвешивает ему звонкую пощечину. – И передайте всей вашей жадной своре я всегда плачу по счетам! Две огромные кареты ехали по Риму. У церкви Сан Карло кареты остановились. Принцесса вышла из кареты и раздала щедрую милостыню нищим. – Молитесь за меня, – услышал Христенек из окна кареты ее голос. При приветственных криках толпы нищих оба экипажа направляются по Корсо к Флорентийской заставе. И покидают Рим. ОРЛОВ: СИЯТЕЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ «Я нанял для нее в Пизе великолепное палаццо...» Дворец в Пизе. У огромного окна стоял граф Орлов. Он видел, как ко дворцу подкатили кареты. «Гонец от Христенека сообщил мне, что с ней едут 60 человек челяди, два поляка и камер-фрау». Кареты остановились. Христенек помог принцессе выйти из кареты. Из огромного берлина шумно высаживались слуги. Орлов стоял в конце длинной анфилады роскошных комнат на фоне картины в золотой раме, изображающей Чесменский бой. «Мне хотелось увидеть ее вот так, неприбранную: в дорожном плаще, после четырех дней тряской дороги...» Принцесса легкой, летящей походкой стремительно шла сквозь анфиладу дворцовых комнат. И навстречу ей, будто из золотой рамы, из картины Чесменского боя, выдвинулся красавец богатырь в белом камзоле, с голубой Андреевской лентой через плечо, в белом парике... Поздний вечер в покоях палаццо Нерви. У камина сидели принцесса и Орлов. Разговаривали по-немецки. – Пришелся ли дворец по сердцу Вашему высочеству? – Я жила и во дворцах, и в убогих хижинах. И благодарю Господа за всякий кров над головой. Но я ценю, граф, ваши заботы обо мне и о моих людях. Орлов молча, со странной улыбкой глядел на принцессу. «Роста она небольшого, и лицо нежное: ни белое, ни черное, глаза огромные, на лице есть веснушки. Телом суха. Да кто же она? Басни про Персию да про Сибирь? Говорит по-немецки, по-итальянски, по-французски. А по-русски – ни звука, принцесса Всероссийская!» – О чем вы думаете, граф? – О вас, Ваше высочество... Об удивительной жизни, которую вы мне, рабу своему, поведали. – И что вы думаете обо мне и о моей жизни? – Не думаю – гадаю: кто вы, Ваше высочество? Она очаровательно улыбнулась и спросила мягко и нежно: – Не верите, граф, моему рассказу? – Смею ли я, жалкий раб, верить или не верить? Сибирь... Персия... Санкт-Петербург и Багдад... История чудеснейшая. – Не более, чем ваша, граф, – улыбнулась принцесса. – Вы, вчерашний сержант, и ваш брат, пребывавшие в ничтожестве, в один день становитесь чуть ли не властелинами великой страны? Или отец мой, жалкий полу грамотный сельский певчий, женится на дочери Петра-императора? А сама ваша нынешняя государыня? Нет, нам надо привыкнуть, мы живем в век чудес. Ничтожная немецкая принцесса Софья становится императрицей Екатериной, убив... Она будто что-то вспомнила и смущенно замолчала. – Вы хотели сказать, Ваше высочество: убив мужа своего? Белые от бешенства глаза смотрели на нее в упор. – Не она, милая, это я убил его. Вот этой рукой задушил... – шептал он, протягивая к ней руку. Его лицо приблизилось к ней, и она увидела страшный шрам – от рта до уха. Бешеные глаза надвинулись... Они близко, совсем близко... И он поднял ее, как пушинку, на воздух. И она задохнулась в этих стальных руках. – Не знаю, кто ты, – шептал он по-русски, – но люба ты мне... И она покорно закрыла глаза. Была ночь. В покоях палаццо Нерви тускло горели свечи. Огромная кровать под балдахином тонула в полутьме. Лицо со шрамом склонилось над принцессой: – Давно с тобой встречи жду... Знал – меня не минуешь... А как письмо от тебя получил, понял: пришло мое время. Уж один раз на престол возвел. И в другой раз осечки не будет... Грех не рискнуть, ежели ты Елизаветина дочь. – А ежели нет? – усмехнулась в темноте принцесса. |