Онлайн книга «Тридцать седьмое полнолуние»
Асю Таня любила больше всех. Конечно, после мамы. А вот Тасю почти не помнила. – Асечка, потом, ладно? Можно, я посмотрю альбомы? – Деточка, они в твоем распоряжении! Когда умру, непременно отпишу все тебе. Непременно! Таня чмокнула тетушку в горячую щеку. – Ты еще всех переживешь и замуж выскочишь! – Ах, оставь, душа моя, оставь! – почему-то басом сказала тетушка и скрылась на кухне. И Асину комнату Таня тоже любила. Ну и пусть узкая, а единственное окно выходит на кирпичную стену. Зато уютная. А в кресле под окном так хорошо читается! Между стеллажами с книгами и журналами втиснута старинная конторка, заваленная рукописями и студенческими работами. У конторки такой вид, точно за ней до сих пор пишут перьями. Над кроватью фотографии: трех сестер Мальевских – Аси, Таси и Каси, – их родителей и Тани во младенчестве. Кровать старая, железная, с шишечками на спинке. У изголовья столик с лампой, тоже всегда завален книгами. Еще один стол – большой, овальный – стоял посредине комнаты, между ним и стеллажами приходилось пробираться боком. Таня проскользнула и достала тяжелый альбом «Герои Первой мировой войны». Толстые страницы переворачивались с шорохом. Вот и он, «Портрет юного офицера Растьевского полка». Таня перебралась к окну и села в кресло, пристроив альбом на коленях. Офицеру на портрете было лет двадцать, но он все равно казался очень похожим на Ника Ярова. Такие же высокие, четко очерченные скулы и прямые брови. Длинные ресницы – впору девушке! Но взгляд строгий. Серьезное, трагическое лицо. Словно офицер знал, что Растьевский полк погибнет – именно тогда впервые на войне применят газы. – Что смотришь? – Ася заглянула через плечо. – Ну конечно! Знаешь, в твоем возрасте я была влюблена в этого офицера. Ах, какие глаза! Пыталась найти по бумагам, кто он такой, но увы, увы… «А я нашла настоящего», – подумала Таня, вглядываясь в портрет. Морщинка между бровями. У Ника тоже такая есть, даже странно. – Достань скатерть, – попросила Ася. – Чай у меня сегодня со смородиновым листом и мятой. Они ели пироги с брусничным вареньем. За окном темнело, и все чаще звонили трамваи. Погода портилась, собирался дождь. Скреб лапами по железному подоконнику голубь. Ася рассказывала о своей первой любви: «Ах, деточка, какая у моряков парадная форма! И кортик! Не по уставу, конечно, он цеплял его за воротами училища». Таня слушала, положив голову на скрещенные руки. Потом перебила: – Ася, а тебе не страшно, что я… такая? Тетушка близоруко моргнула за стеклами очков. – Танечка… – Нет, правда! Вы делаете вид, что все нормально. Но ведь это не так. Ася заглянула в чайник. – Давай горячего налью. Так вот, детка, страшно – это совсем другая категория. Страшно было, когда я, соплюхой, с матерью, твоей бабкой, царство ей небесное, попала на рытье окопов. Тут, в Дачном поселке. И на нас пошли танки. Вот тогда было страшно. А сейчас мне не страшно, деточка. Мне очень горько, что судьба обошлась с тобой так. Прозвенел трамвай, и звякнула ложечка. – Асечка, я, кажется, влюбилась. – Я поняла, милая. Тетушка обняла за плечи, притянула к себе. От ее платья сладковато пахло старыми духами. – Ты поживи, сколько отведется, а там видно будет. Мама твоя, конечно, не одобрит, что я скажу, но ты живи, деточка. Твой срок другой, сколько успеешь – бери. Целовались уже? – Асечка! – возмущенно вскинулась Таня. Ей хотелось и плакать, и смеяться. – Нет еще, – заключила тетушка. – Мальчик-то из каких? Уличных или с воспитанием? – С воспитанием. – Ну, тогда сама действуй, деточка. Только осторожненько, на бархатных лапках. Таня снова уткнулась тетушке в плечо. – Асечка! – сказала невнятно. – Я так тебя люблю! – Знаю, милая, знаю. Этот твой, с воспитанием, на офицера похож, да? Таня не сдержалась и фыркнула. – Лучше! – Ну, рассказывай, душа моя. – Тетушка отодвинулась, поправила очки и сложила руки на коленях – приготовилась слушать. – Только по порядку. Таня глубоко вздохнула. – Первый раз я увидела его зимой. Шел снег. Знаешь, был светлый такой воздух, акварельный. Ник стоял за оградой, и я подумала, что он кого-то ждет. Майор Алейстернов появился в ранних сумерках, пыльно-лиловых и теплых совсем по-летнему – Сент-Невей никак не мог определиться с погодой и то мок под дождями, то нагревался на солнце. Ник читал, пристроившись у открытого окна. Некоторые бумаги были напечатаны через копирку вторым или третьим экземпляром, буквы различались с трудом. – Господин Георг обещал скоро приехать, – услышал он голос Александрины. – Я подожду. А Микаэль дома? Ник торопливо сунул бумаги в папку и воткнул ее на полку между толстыми справочниками. – Да, проходите, пожалуйста, в библиотеку. Вам подать кофе? – Спасибо, не надо. Я надеюсь, меня пригласят на ужин. Последние слова вышли неразборчиво. Ник усмехнулся: наверное, приложился к ручке. – Я тоже буду на это надеяться, – промурлыкала Александрина. Ник открыл тетрадь с экзаменационными билетами по алгебре и закусил кончик карандаша. – Добрый вечер, Микаэль. Майор был в штатском: голубой рубашке с закатанными рукавами и джинсах. – Здравствуйте. – Наверное, я должен сделать умное лицо и сказать: «О, ты занимаешься! Как дела в гимназии?» – Не обязательно, – улыбнулся Ник. – Вот и хорошо. Алейстернов сел в кресло, укрывшись в тени за шторой. – Георг беспокоится, что ты никуда не выходишь. Не скучно? – Экзамены скоро, готовлюсь. У майора комично приподнялись брови. – Боже мой, какие ответственные нынче пошли мальчики! Помнится, в мое время уроки никогда не служили серьезным препятствием. Правда, – он подмигнул, – я заканчивал обычную школу, и с нами учились девочки. Свою первую подружку я пригласил в кино в восьмом классе. – Значит, я отстаю в развитии, – вежливо ответил Ник. – Ну, я же не в этом смысле! А в кинотеатр, кстати, пускают и без девочек. Ехал, афишу видел: «Месть про́клятых-3». Вот такие монстры. – Алейстернов приставил раскрытые ладони к щекам. – Мордатые, зубастые. Красота! – Не думал, что майору УРКа это интересно. – Да что ты! Мы на первый фильм всем отделом собрались. Какая там была девица! Вены перегрызала. На спор пытались ее идентифицировать и не смогли. |