Книга Мемуары Дьявола, страница 172 – Фредерик Сулье

Вот так переговариваясь, папаша Бруно, сестра Анжелика и Луицци подошли к небольшому хутору, обнесенному изгородью наподобие той, что преграждает проезд в заповедные королевские леса. Когда спутники проходили через оставленные с двух сторон узкие проходы, барон, сильно обеспокоенный проявленным к нему любопытством двух огромных псов, с пристрастием обнюхавших незнакомца, увидел довольно длинный ряд неказистых одноэтажных строений. Одна из дверей, распахнутая настежь, позволила бы заглянуть внутрь ярко освещенного дома, если бы на крыльце не толпились какие-то люди.

– Это вы, отец? – раздался громовой голос, перекрывший шум дождя и завывшего с удвоенной силой ветра.

– Я, сынок, я! – прокряхтел старик.

Стоявшие на пороге тут же отступили, освободив проход. Слепец вошел первым, передал свою накидку из козьей шкуры внуку, который повесил ее на гвоздь поближе к очагу, где уже сушилось несколько подобных одеяний.

Обладатель громового голоса уселся возле очага, поставив ноги на решетку подставки для дров и уперевшись подбородком в ладонь руки, а локтем – в колено. Внимательно проследив, как Матье помогал деду устроиться поудобнее возле огня, он обернулся к сестре милосердия, уже отдавшей служанке просторную черную накидку, и ткнул пальцем на внутреннюю дверь.

– Жена там, рядом с больным, – сказал он. – Пройдите к ним на минутку, взгляните на предписание, оставленное врачом; он просил показать его вам. Если нет ничего срочного, то возвращайтесь сюда – вам, верно, нужно согреться, ведь погода сегодня – жуть.

Сестра зашла в указанную им комнату, а глава семейства обратился к барону:

– Присаживайтесь, сударь, милости просим к нашему очагу. Они не оставили вам даже накидки, и это в такой-то потоп! – добавил он, разглядев промокшего до нитки барона. – Вам нельзя оставаться в таком виде, а то простынете, как лягушка! Марианна! Найди и отнеси в комнату раненого какую-нибудь одежду для барина, а затем оставьте его там, пусть переоденется. Простите, сударь, у нас в доме всего две комнаты, но мы сделаем для вас все, что сможем.

Луицци хотел поблагодарить крестьянина, но тот снова закричал, теперь уже раздраженно:

– Эй, кто оставил открытой дверь? Вы что, хотите получить из леса пару ружейных зарядов на огонек? Заприте все засовы!

– Отец, это я, – ответил малыш Матье. – Во дворе Лион и Белло, они не подпустят чужака и на пушечный выстрел!

– Ну хорошо, – смягчился Жак, а затем пробормотал сквозь зубы: – Чужаков-то я как раз и не боюсь, а вот старых приятелей, хорошо знакомых собакам…

– Ты прав, – поддержал его слепец. Он поставил босые ноги на собственные башмаки, чтобы побыстрее согреться. – Ты прав, сынок; судя по тому, что рассказал мне этот господин, его ограбила шайка Бертрана.

– Вы знаете Бертрана? – спросил Жак у Луицци.

– Нет, – ответил барон, – но ваш отец описал мне его. Очень высокий…

– Не один шуан такого же роста; и если вы его не разглядели…

– Уже стемнело, когда они остановили мой экипаж.

– Экипаж! – изумился Жак. – И где?

– Но… – замялся Луицци, уже жалея, что упомянул про экипаж, – на большой дороге из Витре в Лаваль…

– И откуда вы ехали?

– Из Витре, – в еще большем замешательстве ответил Луицци.

– А что стало с лошадьми и форейтором?

– Но я, право, даже не знаю…

– Бонфис, – крикнул хозяин дома одному из работников, починявшему вилы в углу просторной комнаты, – сходишь на почтовую станцию, узнаешь, есть ли новости о пропавшем экипаже. Сколько времени примерно прошло с момента нападения?

– Часа два, – необдуманно брякнул барон.

– Два часа? – повторил Жак. – Странно!

Он бросил на Луицци подозрительный взгляд, но в то же мгновение появилась его жена Марианна:

– Сударь, можете пройти в комнату; все готово.

Жак, не спуская с барона прищуренных глаз, махнул ему рукой, приглашая пройти. Переступив через порог комнаты, где находился раненый, Луицци чуть не столкнулся с выходившей оттуда сестрой милосердия и впервые разглядел ее лицо. Его черты ошеломили барона, как будто он когда-то уже встречался с этой женщиной, и, что было не менее удивительным, у него сложилось впечатление, что его собственная внешность произвела на Анжелику тот же самый эффект, так как она резко остановилась и тихо ахнула; тем не менее оба прошли дальше, и никто, кроме них самих, ничего не заметил. Луицци оказался в куда менее просторном помещении, чем первое; один угол полностью занимала большая кровать с вертикальными стойками и занавесками из зеленой саржи, плотно задернутыми, чтобы свет от слабенькой лампы не тревожил больного. На стуле лежала предназначенная барону одежда. Он переоделся, не прекращая копаться в памяти: когда и где он мог видеть это лицо? Но образ девушки, показавшийся поначалу столь ярким и близким, быстро растворился во множестве других воспоминаний, и он пришел к выводу, что сестра Анжелика просто поразительно похожа на кого-то из знакомых ему женщин.

Луицци воспользовался кратковременным одиночеством, чтобы поразмыслить о незавидном положении, в которое он умудрился попасть. Пришлось признать, что по собственной опрометчивости он сделал его весьма двусмысленным, и глупая привычка говорить все время «мои люди, мой экипаж» привела к огромным трудностям. В самом деле, ведь экипаж не мог исчезнуть бесследно; в судорожных размышлениях о возможных путях к выходу из затруднительной ситуации он вдруг подумал о раненом офицере – может, стоит довериться ему и найти таким образом какую-то поддержку. «Если он молод, – подумал Луицци, – то не так уж трудно будет убедить его, что меня несправедливо упекли в сумасшедший дом, и он поможет мне добраться до Парижа». Чтобы укрепиться в своей нечаянной надежде, барон отдернул занавеску, но, не различив черт лица в полумраке, хотел было взять лампу, как вдруг заметил за приоткрытой дверью Жака, проронившего сквозь зубы:

– А вы любопытны, сударь.

Захваченный врасплох этим упреком, Луицци, не желая показывать своего смущения, с необдуманным легкомыслием ответил:

– Вы знаете, в местных гарнизонах у меня есть друзья; я испугался, не ранен ли один из них, и хотел удостовериться, что это не так.

– В таком случае вы могли бы спросить у нас его имя, – буркнул Жак.

– А вы его знаете?

– Да.

– И как его зовут?

– Скажите лучше, как зовут ваших друзей.

Барону пришлось перечислить наудачу несколько фамилий; крестьянин сухо отрезал:

– Нет, не он. – Затем Жак сухо добавил: – Мы ждем вас к ужину.

Луицци ничего не оставалось, как подчиниться. В его отсутствие накрыли длинный стол, занимавший середину помещения; отец семейства расположился на стуле во главе стола, остальные расселись по деревянным лавкам. Вместе с упоминавшимися уже членами семьи ужинали две служанки и трое работников. Все было готово к трапезе, состоявшей, собственно, из тарелки тушеной капусты и гречишных лепешек. Когда барон занял указанное ему место между папашей Бруно и его невесткой, напротив монахини, каждый пробормотал про себя Benedicite ^[11]; только Луицци не принял участия в благочестивом обряде, что вызвало общее молчаливое осуждение. Каждый по желанию наливал себе сидр из кувшинчиков, расставленных по всему столу. Только рядом с хозяином дома стояла бутылка вина, и Жак предложил по стаканчику отцу и сестре Анжелике, поспешившей отказаться.