Книга Родной. Чужой. Любимый, страница 24 – Лили Орландо

– Пойдём, – наконец произнесла она глубоким грудным голосом, и я окончательно уверилась, что у Васи неполадки с динамиком в телефоне. Серафима Анатольевна ну никак не производила впечатления древней старухи. Вовсе даже наоборот. – А ты подожди тут, – она развернулась и припечатала пальцем в двинувшегося было за нами бородача. Тот вздрогнул и остановился.

Признаюсь честно, мне тоже хотелось остаться где-нибудь за забором. Подальше от гостеприимной хозяйки.

Но я послушно шла за ней, боясь, что, если сбегу, может быть хуже.

Большой одноэтажный дом был сложен из белого кирпича. Со всех сторон его окружали большие окна. На зелёной, в цвет забора, крыше ловила сигнал телевизионная «тарелка».

С обратной стороны дома находился ещё один вход, отделённый от улицы малюсенькой, метр на метр, верандой без двери, того же зелёного цвета, к которой вели две ступеньки.

Серафима Анатольевна поднялась по ним, повернувшись ко мне задом. Я охнула и опустила глаза, увлечённо рассматривая орнамент на плитке, которой был выложен пол веранды.

Какой бы ни была Серафима Анатольевна, она, определённо, смелая женщина, которую не волнует мнение окружающих о её фигуре.

Она открыла дверь и прошла внутрь. А я последовала за ней.

– Ну, – произнесла она своим грудным голосом, – как тебе?

Я огляделась.

Мы стояли в узкой, но длинной кухне. Справа, в углу у самой двери, втиснулся холодильник, дальше расположилась газовая плита, за ней – стол, покрытый светло-зелёной клеёнкой в цветочек. И во втором углу – раковина.

Слева от неё – «гардеробная» – двустворчатый шкаф и вешалка для одежды, а под ней – обувная стойка.

Вход в комнатку прикрывали занавески, тоже в цветочек, но слегка отличавшиеся от клеёнки цветом и формой.

Комната оказалась просторной и светлой. На двух стенах было целых четыре окна.

Слева от входа у стены стояла кровать. Справа – тумба со старым большим ламповым телевизором. В противоположном углу – большое синее кресло.

Обои были в цвет клеёнке и занавеске – светло-зелёные, с цветочками.

И дом, и хозяйка выглядели неожиданно и колоритно. И как ни странно, мне понравилось. Поэтому я обернулась к Серафиме Анатольевне, ожидавшей ответа со строгим выражением на лице, и улыбнулась.

– Здесь очень уютно, – произнесла, почти не покривив душой. Хоть мне и были непривычны все эти цветочки, но в общем и целом всё оказалось не так страшно.

К тому же в доме пахло чистотой. И для меня это стало определяющим.

– Тогда садись и слушай, – Серафима Анатольевна указала мне на стол, а сама нависла надо мною своим цветком, деформированным выдающейся грудью, – чтоб никаких мужиков. Увижу – вылетишь отсюда к чёртовой бабушке. А увижу, что Ваську приваживаешь, убью. Всё понятно?

Не ожидавшая такого собеседования с потенциальным жильцом, я шумно сглотнула и закивала головой.

Ох, ничего себе строгости.

Пожалуй, поищу-ка я себе другой домик.

Но Серафима Анатольевна наклонилась и похлопала меня по плечу, осклабившись в улыбке, которая, наверное, задумывалась как дружелюбная.

– Ты мне тоже понравилась. Думаю, мы поладим, – произнесла она и вышла на улицу, оставив меня ошалело хлопать ресницами. – Спустя несколько секунд до меня снова донёсся её голос: – Иди сюда, санузел покажу.

Из той самой крошечной пристройки перед входом можно было попасть в ванную. Она тоже оказалась крошечной – унитаз, душ и сливное отверстие в полу для воды.

– Не отапливается, – отрезала Серафима Анатольевна. И, видя, что я совсем сникла, тут же добавила: – Но вода-то горячая. Зачем тебе отопление?

Я промолчала. Соглашаться совсем не хотелось. Ведь привыкла жить в комфортных условиях, а тут… Да, чисто, но всё такое… в цветочек и старое.

Я понимала, что, стоит только попросить, и папа купит мне приличную квартиру. Или, как минимум, снимет.

Но ведь это будет совсем не то. А мне было важно начать жить самой, независимо от них…

Я теперь даже в мыслях только так и говорила – «они». О своей бывшей семье.

Было чертовски больно. И приходилось мысленно стискивать зубы, чтобы не разреветься, когда оставалась наедине с собой.

И я кивнула Серафиме Анатольевне. До зимы ещё далеко. Глядишь, что-нибудь и придумаю. А пока поживу здесь. Тем более цена за жильё была вполне символической, и у меня оставалась большая частью зарплаты, с которой я вполне могла начать новую самостоятельную жизнь.

– Я согласна, – произнесла громко и отчётливо, чтобы не передумать.

– Вот и ладненько, – оскал Серафимы Анатольевны, видимо, должен был изображать улыбку.

Я очень надеялась, что мы не будем слишком часто пересекаться с этой во всех отношениях прекрасной женщиной.

Оставив плату за месяц, я получила ключи и вернулась к Василию, сидевшему на траве под орехом, по-турецки поджав ноги.

– Ну что? – на его лице живо отразилось беспокойство, и я почувствовала очередной прилив благодарности. Как же мне повезло забрести в Васину клинику. Всё же я слишком привыкла к опеке семьи… точнее ИХ опеке, чтобы в одночасье научиться самостоятельно решать подобные вопросы.

– Мне подходит, – улыбнулась.

Но к моему удивлению с лица Василия так и не сходило беспокойство.

– Ты уверена? Я тёщу не первый год знаю, она – тот ещё подарок.

– Всё будет хорошо, – улыбнулась ещё раз, чтобы и себя заодно в этом убедить.

Ведь мне предстоял ещё один очень непростой разговор…

* * *

– Зачем тебе съезжать из дома? – папа ходил по гостиной, то останавливаясь у окна, то снова сворачивая к дивану, на котором, скромно сложив руки на коленях, сидела я.

Саша настороженно поглядывала на меня из кресла. Гришку по малолетству на семейный совет не допустили, хотя уверена, что он подслушивал. А Тёма опять где-то пропадал. Или, скорее, с кем-то…

– Тебе здесь плохо? – папа устало провёл ладонью по лицу, делая сложный разговор ещё сложнее.

Я только ниже опустила голову. Все свои доводы я уже привела: что хочу пожить самостоятельно, что я уже взрослый человек, и что дом Серафимы Анатольевны намного ближе к клинике.

– У тебя машина в гараже стоит! – не выдержал папа. – На ней весь город за двадцать минут можно объехать.

Он был прав. По всем параметрам прав.

Но я не могла иначе, и не знала, как ему это объяснить.

– Это из-за того, что я не твой биологический отец, да? Ты теперь будешь всю жизнь меня наказывать? – он со вздохом опустился во второе кресло. Теперь они оба сидели напротив меня.

Как судьи или экзаменаторы.