Книга Принц Модильяни, страница 107 – Анджело Лонгони

Тут как раз показывается Кики с подносом, на котором стоит тарелка с чем-то горячим; я думаю, это изысканное блюдо предназначается мне. Я предвкушаю горячий ужин, мысль о наполнении желудка делает меня счастливым. Кики подходит к столику и ставит поднос передо мной.

– Прошу вас, синьор! Луковый суп, а на дне тарелки спрятан кусок вареного мяса. За счет заведения.

– Я не осмеливаюсь спросить, чего тебе это стоило.

– Да, лучше не спрашивать.

Я набрасываюсь на суп, он горяченный. Я нахожу на дне тарелки мясо и решаю начать с него.

Пока я ем, люди за соседним столиком встают и уходят. Официант подходит к компании Кокто и предлагает им расположиться рядом с нами. Я обращаю внимание Кики на это:

– Сюда идет Кокто с друзьями. Ты кого-нибудь знаешь?

Кики мгновенно соображает.

– Не всех. Женщин я не знаю. Хотя нет, погоди, я узнаю одну из них.

Она не успевает рассказать мне, потому что Жан Кокто уже подошел к нам; он обращается к Кики:

– Любовь моя, ты как всегда очаровательна.

Жан наигранно кланяется Кики, она тут же встает и целует его в щеку.

– Как ты?

– Прекрасно.

Жан обращается ко мне.

– А ты, друг мой?

– Сейчас уже гораздо лучше.

Кокто сразу же понимает, что я имею в виду суп, который с жадностью поглощаю. Я собираюсь встать, чтобы поприветствовать его, но он меня останавливает:

– Не вставай! Когда принц ест, нельзя его беспокоить.

Его друзья садятся за соседний столик – и Жан, с его неизменными преувеличенными манерами, спешит нас представить.

– Мы имеем честь находиться рядом с королевой Монпарнаса и принцем из Ливорно.

Юноши улыбаются нам в знак приветствия, а женщины оценивающе смотрят.

– Оставлю тебя наедине с твоим желудком.

Я улыбаюсь и продолжаю есть. Кики снова садится за столик, Жан идет к своим друзьям.

– Так что ты говорила?

Кики понижает голос:

– Одна из них – журналистка, я ее уже видела пару раз.

Наши столики расположены очень близко, и Кики держит под контролем происходящее, я же сижу боком и ничего не вижу.

– Они перешептываются. Женщины расспрашивают о нас. Журналистка не спускает с тебя глаз. Амедео, не оборачивайся.

Кики зря переживает: я думаю только о еде. Она толкает меня локтем, когда замечает это:

– Ешь помедленнее, ты выглядишь так, будто не ел три дня.

– Четыре. Я не ел четыре дня.

– Не нужно это всем показывать. Как мясо?

– Превосходное.

– Кажется, она спрашивает о тебе у Кокто.

Кики права, так как Жан тут же переадресует мне ее вопрос:

– Амедео, почему ты такой грязный?

– Я работал.

– Где? На стройке?

Друзья Жана весело смеются.

– Вроде того. Знаешь, скульптор – все равно что рабочий.

– Амедео, я пошутил; я все знаю.

– Нет, правда. Между рабочим и скульптором нет большой разницы.

Кики со мной не согласна:

– Принципиальная разница – во внутреннем мире. Моди, после того как помоется, снова становится принцем.

– Когда вы едите, вы кажетесь таким же неотесанным, как и простой рабочий, – замечает одна из женщин.

Ледяное молчание. Все в замешательстве. Я, не оборачиваясь, выпиваю залпом бокал вина и громко, чтобы все слышали, обращаюсь к Кики:

– Ты знаешь эту синьору?

Кики подыгрывает мне и тоже говорит громко:

– Она журналистка, подруга Макса Жакоба и Пикассо.

Жан тут же добавляет:

– Она и моя подруга. Я вам ее представлю…

Женщина не дает Жану договорить, перебивая его довольно агрессивно:

– Пикассо говорит, что никто не сравнится с Модильяни в элегантности. Но глядя на вас, я бы сказала, что Пикассо просто идиот.

Я не понимаю ее агрессивности – мы ведь даже не знакомы, и отвечаю в шутливом тоне:

– Так ему и скажите. Лучше по-испански… Cabrо́n ^[51].

– Я вас уверяю, что сегодня Амедео просто не на высоте, – защищает меня Кики.

Кокто, как всегда любопытный, обращается ко мне, чтобы побольше разузнать.

– И что же тебя потрепало, Амедео? Есть что-то еще, кроме скульптуры? Может быть, Кики с тобой плохо обращается?

– Возможно, любовные страдания? – Эта журналистка по непонятной мне причине все-таки хочет меня спровоцировать. – Женщина способна вас довести до такого состояния?

Я не обращаю на нее внимания и продолжаю есть. Кики отвечает за меня:

– Сейчас Амедео не встречается с женщинами, насколько я знаю. А я о нем знаю все. Последняя его пассия была не как все. Она была особенная. Но уже прошло много времени.

Кики останавливается. Продуманное молчание, имеющее целью привлечь всеобщее внимание. Жану очень любопытно.

– И о ком же речь?

Кики забросила удочку – и теперь выдерживает паузу. Все в ожидании ее знаменитых сплетен, но она не намерена говорить, а хочет лишь разжечь интерес соседнего столика.

– Некоторые вещи не говорят без позволения заинтересованного лица.

Журналистка, которой я явно не импонирую, показывает свою осведомленность:

– Если это та, о ком я думаю, – это очень утонченная женщина.

Я начинаю нервничать.

– Кики, скажи синьоре, что вряд ли она что-то обо мне знает.

– Напротив, я знаю. Синьор Модильяни, вы недостаточно осмотрительны. Некоторые вещи следует делать более сдержанно.

– Я не думаю, что вы на самом деле знаете, о чем говорите.

– Поэтесса. Русская, красивая и… замужняя.

Повисает молчание. Кики раздражена: ее игра продлилась недолго.

Мне не нравятся эти разговоры в присутствии Кокто – он разболтает всему Парижу. Я поворачиваюсь к ней, улыбаюсь и, глядя ей в глаза, поднимаю бокал:

– Ваше здоровье.

– Друг мой, то есть они говорят о том, что в этом городе закрутился роман, – а я не в курсе? – Кокто выглядит слегка обиженным. – Единственные русские, которых я знаю, это…

Кики, почуяв, что могут прозвучать имена, прерывает его:

– Жан, ты же знаешь, насколько Амедео сдержан.

– Сдержанность – самая скучная вещь на свете. Ты, Кики, совершенно не такая, поэтому мне с тобой очень весело.