Книга Принц Модильяни, страница 86 – Анджело Лонгони

– Я ведь тоже так делаю.

– Слишком мало. Ты пренебрегаешь своим великим талантом.

– А в отношении скульптуры у меня нет таланта?

Любая дискуссия с ним всегда заканчивается подобным образом.

Мы спокойно и мирно курим гашиш, разговариваем, потягиваем абсент. Вокруг – спокойствие и безмятежность. Мы по большей части молчим, лишь иногда обмениваясь парой слов, как вдруг Амедео неожиданно признаётся мне:

– Поль, я хочу поблагодарить тебя.

– За что?

– За твой совет. Я послушал тебя и попробовал работать с деревом.

– Резьба по дереву?

– Да. Правда, мне нужен был хороший прочный массив дерева, а у меня не было денег, и я не мог себе позволить его купить…

– Почему ты не попросил у меня?

– Ты и так уже много делаешь. Я не хочу злоупотреблять этим. Я пошел ночью на строящуюся железную дорогу и… украл деревянную шпалу. Я полагал, что она легкая и не нужна будет даже тачка для транспортировки, я легко смогу унести ее в руках или на плече… Но это было не так… Я взвалил шпалу на спину и пошел вдоль железнодорожных путей, полных острых камней; идти было тяжело. Ужасно воняло ржавым железом, углем и дерьмом. Я боялся, что меня заметят. Свет фонарей отражал на земле мою гигантскую тень. Представь меня со шпалой на спине! Если бы там был Макс, у него было бы мистическое видение, потому что казалось, что это тень взбирающегося на Голгофу Иисуса, согнувшегося под гнетом креста.

– Ты ненормальный…

– Я думал, что дерево – это более легкий материал, но ты был прав. Это интересно.

– Что мне с тобой делать? Почему ты не позволяешь тебе помогать?

– Ты же только это и делаешь. А сейчас послушай. В какой-то момент я оказался в темноте и услышал шум и свист вдалеке. Я останавливаюсь и осознаю, что этот шум приближается. Что-то двигалось – а на железнодорожных путях не так много вариантов, ЧТО может двигаться. Я ничего не видел, только слышал. Свист и шум приближались. Было так темно, что я даже не знал, нахожусь ли внутри или между путями, – их там было много…

– Боже мой…

– Я выпрямился, со шпалой на плечах, чтобы понять, с какой стороны приближается поезд. Я был растерян. В какой-то момент свист и грохот стали еще сильнее – и меня едва не сбил с ног ледяной ветер. Поезд промчался рядом со мной, а я стоял как идиот с этой деревянной шпалой на плечах и с абсолютной уверенностью, что сейчас умру.

– Амедео, ты осознаёшь, какому риску ты себя подвергал?

– Поэтому я и хочу тебя поблагодарить.

– В смысле?

– Это был глубокий опыт. Это могло стать последним эпизодом моей жизни, понимаешь? Я был уверен, что умру, – но этого не произошло.

– Все, что ты говоришь, – ужасно.

– Нет, послушай. В детстве, в Ливорно, дедушка всегда брал меня с собой, и мы часто ходили в порт. Когда на море был шторм, дед всегда отмечал, что в порту вода спокойна. А я говорил, что судам было спокойно в порту. Знаешь, что он отвечал?

– Нет.

– «Дедо, суда изобрели не для того, чтобы им было спокойно. Они должны находиться в большом плавании и забыть про порт».

– Что ты хочешь этим сказать?

– Если ты рожден для большого плавания, то должен рисковать.

– Некоторые риски напрасны.

– Если бы я попросил у тебя денег для покупки массива дерева, я бы никогда не пережил тот опыт. Я был уверен, что умру, – но смерть оказалась всего лишь дуновением ветра, понимаешь?

Мы ненадолго замолчали. Я – для того, чтобы осознать, а он – чтобы понять, осознал ли я.

– Амедео, ты чудом спасся. Повезло, что встал не на тот путь.

– Или как раз на тот… – Амедео смеется, но потом постепенно снова становится серьезным и молчаливым. – Я уверен, что если я постарею, то изменюсь.

– Если постареешь?

– Поль, я очень надеюсь, что постарею; это единственный способ остаться в живых. И это единственный способ дойти до той стадии, когда ты больше не в состоянии подвергать себя определенным рискам. Кроме высшего риска, самого худшего.

– Какого?

– Надежды.

– Надежда – это риск?

– Надежда – это поезд, который тебя настигает на полной скорости, в то время как ты уверен, что стоишь далеко от путей.

Через некоторое время после этого эпизода Амедео был допущен к очередному участию в Салоне Независимых. Он представил четыре картины и две скульптуры: кариатиду и голову.

Вместе с ним в выставке участвовали художники-кубисты: Леже, Делоне, Метценже, Глез, Ле Фоконье. Естественно, Амедео демонстративно их игнорировал; он не считал себя достойным их уровня, или же, что более вероятно, не чувствовал свою принадлежность к кубизму или футуризму. Он стоял в стороне вместе со мной, Утрилло, Ортисом де Сарате, Сутиным и Джино Северини.

В эти дни я познакомил его ближе с некоторыми людьми, которые могли бы ему помочь. Например, с Аполлинером он уже был знаком, но я настоял на более частых встречах, поскольку тот пишет статьи об искусстве и является главным редактором журнала «Парижские вечера», издаваемым семьей баронессы Элен Эттинген.

Однажды я привел его – впервые с тех пор, как он живет в Париже, – в прекрасный мир буржуазной верхушки и аристократии, и не только французской. Я подумал, что было бы интересно увидеть Моди в том окружении, таком отличном от его обычного. Я настоятельно рекомендовал ему произвести хорошее впечатление. Амедео – и без того всегда элегантный – побрился, помылся, надушился, надел свой лучший костюм, чистую белую рубашку и темный мягкий галстук. Когда он появился вместе со мной в салоне баронессы, все на мгновение замерли. Даже те, кто хорошо его знал, были поражены. Они словно предстали перед принцем. Амедео безусловно благороден, его поведение и манеры аристократичны, он способен очаровать окружающих. В салоне баронессы были Пикассо с Максом Жакобом, итальянцы Де Кирико и Маринетти, Кислинг, Кокто, Сати и Аполлинер. Амедео не уступал никому, все смотрели на него с восхищением. Кокто первым подошел к Амедео, вместе со своими друзьями-гомосексуалистами. Макс позаботился о том, чтобы его представить наиболее светским и экстравагантным образом.

– Модильяни, мой близкий и понимающий друг, а также товарищ по приключениям, не всегда законопослушный, опора моих тревог и религиозных переживаний. Могу похвастаться, что я спал в его кровати… без наслаждения его присутствием, к сожалению.

Должен признать, что когда Макс не истощен депрессией, он очень общителен и вызывает симпатию. Этот вечер был полезным, поскольку бесконечно восхвалялись достоинства Амедео. Аполлинер, видя все это, сдружился с Амедео и решил лично представить его баронессе Элен Эттинген. Та, несмотря на свой возраст, пожирала его глазами. Амедео не пил вина и оставался в превосходной гармонии со всеми присутствующими. На меня произвело впечатление то, насколько женщины обращали на него внимание. Повсюду можно было различить взгляды, улыбки, перешептывания. Он же этого даже не замечал.