Онлайн книга «Сердце бури»
|
– Довольно, – сказал Марат, – просто меня беспокоят санкюлоты. – Некто Жак Ру, священник, это ведь не настоящее имя? – Нет. А вас не интересует, настоящее ли имя Марат? – Какая разница, не правда ли? – Никакой. Но идиоты вроде Ру сбивают народ с толку. Вместо того чтобы думать об очищении революции, он подстрекает их грабить бакалейные лавки. – Всегда находятся люди, которые строят из себя защитников угнетенных, – сказал Камиль. – Не понимаю, какой в этом смысл. Бедняки остаются бедняками. Однако тех, кто думает, будто в силах это изменить, почитают потомки. – Вы правы. Чего они не понимают, чего не хотят принять, так это что и в нынешнюю революцию, и во все последующие бедняков будут гнать перед собой, словно стадо. Где бы мы оказались в восемьдесят девятом, если бы ждали санкюлотов? Мы сделали революцию в кафе и вывели ее на улицы. А теперь Ру хочет столкнуть ее в канаву. И все они – Ру и ему подобные – агенты врага. – Хотите сказать, они действуют умышленно? – Какая разница, служат ли они интересам врага из злого умысла или потому что глупы? Но это так. Они разрушают революцию изнутри. – Даже Эбер выступает против них. Люди называют их «бешеными». Ультрареволюционерами. Марат сплюнул на пол. Камиль подпрыгнул. – Они не ультрареволюционеры, они вообще не революционеры. Они атавизм. Их идеал улучшения общества – божество с небес, которое каждый день сбрасывает оттуда хлеб. Однако дураки вроде Эбера этого не понимают. Я не больше вашего расположен к Папаше Дюшену. – Возможно, Эбер – тайный бриссотинец? Марат кисло рассмеялся: – Вы делаете успехи, Камиль. Полагаю, Эбер задел вашу честь – придет время, и вы получите его голову. Но пока до него дойдет очередь, падут многие. Давайте переживем Рождество, как говорят женщины, и тогда посмотрим, что можно сделать, дабы вернуть революцию на правильный путь. Понимают ли ваши хозяева, какими сокровищами мы обладаем? Вашей обворожительной улыбкой, моим острым кинжалом. Эбер, или Папаша Дюшен, о Ролане: Несколько дней назад делегация из полудюжины санкюлотов пришла к дому старого плута Ролана. И надо же такому случиться, только что подали обед… Наши санкюлоты идут по коридору и оказываются в вестибюле добродетельного Ролана. И не могут протиснуться сквозь толпу лакеев. Двадцать поваров несут нежнейшее фрикасе, покрикивая: «Прочь с дороги, дорогу главному блюду добродетельного Ролана». Другие несут закуски добродетельного Ролана, третьи – жаркое добродетельного Ролана, четвертые – гарнир добродетельного Ролана. «Чего вы хотите?» – спрашивает лакей добродетельного Ролана у депутации. «Мы хотим поговорить с добродетельным Роланом». Лакей передает их просьбу, и добродетельный Ролан выходит к ним надутый, с полным ртом и салфеткой в руке. «Вероятно, республика в опасности, – говорит он, – если я должен прервать свой обед в такой спешке»… Луве с его лицом из папье-маше и пустыми глазами бросает похотливые взгляды на жену добродетельного Ролана. Санкюлот пытается пройти через неосвещенную буфетную и переворачивает десерт добродетельного Ролана. При известии об этом жена добродетельного Ролана принимается рвать на себе парик. – Эбер все глупеет, – заметила Люсиль. – Когда я вспоминаю пресловутую репу, которую подали Жорж-Жаку! – Она передала газету Камилю. – И санкюлоты этому поверят? – Они верят каждому его слову. Они понятия не имеют, что Эбер держит карету. Они думают, что он и есть Папаша Дюшен, что он курит трубку и складывает печи. – И некому их просветить? – Мы с Эбером вроде как союзники. Коллеги. – Камиль качает головой. Он не рассказывает ей о своем разговоре с Маратом. Она не должна знать, что происходит у него в голове. – Все-таки съезжаете? – спросил Морис Дюпле. – А что мне остается? Она моя сестра, она считает, мы должны жить в собственном доме. – Но этот дом ваш. – Шарлотте этого не понять. – Помяните мое слово, он вернется, – говорит мадам Дюпле. Жирондист Кондорсе о Робеспьере: Кого-то удивляет, почему столько женщин следуют за Робеспьером. Потому что французская революция – это религия, а Робеспьер – ее жрец. Очевидно, что вся его власть – на женской половине. Робеспьер проповедует, Робеспьер порицает… Он ничего на себя не тратит, у него нет телесных нужд. У Робеспьера одна миссия – говорить, и он говорит, не останавливаясь. Он разглагольствует у якобинцев, когда может привлечь там апостолов, и хранит молчание в тех случаях, когда может повредить своему авторитету… Он создал себе репутацию аскета, почти святого. За ним идут женщины и слабовольные, и он как должное принимает их поклонение. Робеспьер. Мы прошли через две революции. В восемьдесят девятом году и в прошлом августе. Однако жизнь народа не изменилась. Дантон. Ролан, Бриссо и Верньо – аристократы. Робеспьер. Ну, если честно… Дантон. Аристократы в нынешнем понимании. Революция – поле словесной битвы. Робеспьер. Возможно, нам нужна другая революция. Дантон. Хватит ходить вокруг да около. Робеспьер. Согласен. Дантон. А как быть с вашими терзаниями по поводу ценности человеческой жизни? Робеспьер (без особенной надежды). Настоящие перемены невозможны без крови? Дантон. Я не вижу другого способа. Робеспьер. Пострадают невинные. Впрочем, возможно, невинных людей нет, это просто избитая фраза, которая сама слетает с языка. Дантон. Что будем делать с заговорщиками? Робеспьер. Им как раз придется пострадать. Дантон. Но как признать их заговорщиками? Робеспьер. Отдадим их под суд. Дантон. Как поступить, если вы убеждены в их виновности, но у вас нет серьезных доказательств? Будучи патриотом, вы просто это знаете. Робеспьер. Вам придется убедить в этом суд. Дантон. А если не получится? Допустим, вы не сумеете предъявить свое главное доказательство, ибо оно составляет государственную тайну? Робеспьер. Тогда, к несчастью, придется их отпустить. Дантон. Да? А если бы австрияки были на пороге? И вы бы сдали им город из уважения к юридической процедуре? Робеспьер. Значит… значит, придется изменить правила, доказать их вину иным способом. Или расширить толкование понятия «заговор». Дантон. И вы на это пойдете? Робеспьер. Разве это не малое зло, которое позволит не допустить большего? Обычно я не разделяю этой простой, очень удобной и такой ребяческой точки зрения, но я понимаю, что, если заговорщики победят, Франция будет уничтожена. |