
Онлайн книга «Сердце бури»
– Одиннадцатого декабря. Больше месяца назад, Жорж. – Когда его принесли? – Прости, не знаю. На меня кто-то клевещет, – сказала она. – Что там, в чем меня обвиняют? Раздраженно фыркнув, он скомкал письмо в кулаке: – Ты здесь ни при чем. О Боже, Боже, Боже мой! Она с тревогой посмотрела на него, указывая на Антуана. Малыш вцепился в ее юбку и спросил шепотом: – Он злится? Габриэль приложила палец к губам. – Кто сейчас председатель Конвента? Она задумалась – председатель менялся каждые две недели. – Не знаю. Прости, Жорж. – Где мои друзья? Куда они подевались, когда я в них так нуждаюсь? Я должен сообщить Робеспьеру, ему достаточно щелкнуть пальцами, чтобы получить все, что захочет. – Не смешите меня. – Они не слышали, как вошел Камиль. – Я знаю, что должен быть в Школе верховой езды, – сказал он, – но я не выношу этих речей про Людовика. Мы вернемся туда вместе. Что вы здесь… Антуан с плаксивой гримасой вскочил с пола, роняя солдатиков, и подбежал к Камилю. Тот подхватил его на руки. – Что случилось, Жорж? Час назад ты был в прекрасном настроении. Габриэль разжала губы, переводя взгляд с одного на другого: – Значит, сначала ты зашел туда. К Люсиль, а не ко мне. – Довольно, – рявкнул Дантон. Малыш заревел. Его отец крикнул служанке, и та явилась, всплескивая руками. Катрин кудахтала, пытаясь отцепить пальчики Антуана от волос Камиля. – Вот так и возвращайся домой. Тебя не было месяц, а твой ребенок бросается на шею другому. Катрин унесла ребенка. Габриэль хотелось закрыть уши руками, чтобы не слышать его панических воплей, но она боялась сдвинуться с места и привлечь внимание мужа. Казалось, гнев сочится из пор Жоржа. Он схватил Камиля и толкнул на диван рядом с ней. – Сядьте. – Он бросил письмо на колени Габриэль. – От Бертрана де Моллевиля, бывшего министра, который нашел теплое местечко в Лондоне. Прочтите вы оба и посочувствуйте мне. Габриэль разгладила письмо на колене и подвинула близорукому Камилю, однако тот уловил суть еще до того, как она дочитала первое предложение. Он отвел глаза, тонкие изящные пальцы взлетели ко лбу. Камиль обхватил голову руками, словно в ожидании неминуемой катастрофы. – Вы очень помогли мне, Камиль, – сказал ее муж. Габриэль отвела взгляд от испуганного лица Камиля и прочла: Должен поставить вас в известность, что среди бумаг, оставленных на мое попечение покойным мсье Монмореном в июне прошлого года, – бумаг, которые я увез с собой за границу, – обнаружилась записка с указанием сумм, выплаченных вам британским министерством иностранных дел с датами платежей, а также с указанием обстоятельств и посредников, через которых… – Да, – промолвил Дантон, – я именно тот, кем в эту минуту вы называете меня про себя. Габриэль скользнула глазами в низ страницы: «У меня есть ваша собственноручная расписка… Сим извещаю, что оба документа приложены к письму, которое я написал председателю Национального конвента…» – Жорж, чего он хочет? – прошептала она. – Читай, – сказал он. – Письмо с приложенными документами отослано его другу в Париже, чтобы тот переслал их председателю Конвента, если я не спасу короля… Ее глаза скользили по угрозам и обещаниям: «…если в деле с королем вы не проявите себя, как приличествует человеку, которому король платил столь щедро… если вы посодействуете в этом вопросе, что для вас, безусловно, не составит труда, не сомневайтесь, ваши усилия будут вознаграждены». – Это шантаж, Габриэль, – решительно промолвил Камиль. – Монморен был министром иностранных дел, после бегства короля мы отправили его в отставку, однако он оставался в ближайшем окружении Людовика. Его убили в тюрьме в сентябре. А де Моллевиль был у Людовика морским министром. – Что нам делать? – Габриэль протянула мужу руку, словно хотела утешить, но на ее лице было написано смятение. Дантон отпрянул от нее. – Надо было мне убить их всех, – сказал он. – Зарезать, пока была возможность. В соседней комнате Антуан заливался плачем. – Я всегда верила, – сказала Габриэль, – что в душе ты не революционер, что ты человек короля. Он обернулся и рассмеялся ей в лицо. – Сохраняй ему верность. Если ты брал его деньги, жил на них, покупал землю, – прошу тебя, сохраняй ему верность сейчас. Ты знаешь, как поступить, а если ты этого не сделаешь… – Габриэль не знала, чем закончить фразу. У нее не укладывалось в голове, какие могут быть последствия. Публичный позор? Или того хуже? Суд? – Ты должен спасти его, у тебя нет выбора. – И ты считаешь, дорогая моя, что меня вознаградят за труды? Ты действительно так считаешь? Ты словно малое дитя. Если я спасу Людовика – они правы, мне это не составит труда, – они припрячут доказательства до лучших времен, сделав меня своей марионеткой. А когда я утрачу влияние и перестану быть им полезен, вытащат их наружу. Назло мне, для того чтобы посеять смятение. – Почему бы вам не потребовать документы? – спросил Камиль. – Сделать их частью сделки? Вместе с деньгами. Если вы уверены, что вам удастся это провернуть. Если вы возьмете их деньги. Дантон повернулся к нему: – Объяснитесь, что вы имеете в виду. – Если есть способ выйти сухим из воды, спасти Людовика, не утратить доверия патриотов и вытянуть еще денег из англичан, сделайте это. Еще недавно Дантон мягко ответил бы: буду дураком, если не сделаю. Камиль улыбнулся бы и подумал: вот вечно он пытается казаться хуже, чем есть. Однако сегодня он с растерянностью видел: у Дантона нет ответа, Дантон не знает, что делать, не управляет собой. Он встал. Габриэль резко вскочила. Дантон ударил ее по лицу с такой силой, что она отлетела к дивану. – Господи, – сказал Камиль, – да вы просто герой. Дантон закрыл руками лицо, тяжело дыша, глотая слезы унижения и ярости. В последний раз он плакал, когда его забодал бык, в том возрасте, когда ребенок способен с легкостью пустить слезу или обкакаться. Спустя мгновение он отнял руки от лица. Жена смотрела на него, не проронив ни слезинки. Дантон рухнул к ее ногам. – Я никогда себе этого не прощу. Габриэль осторожно коснулась губы. – Лучше бы ты крушил посуду, – сказала она, – а не налетал на людей. Особенно на тех, кто ни в чем не провинился и попал тебе под руку. – Она сжала кулаки, чтобы не тянуть руки к лицу, – пусть видит, что натворил. – Я тебя не заслуживаю, – сказал он. – Прости меня. Это относилось не к тебе. – Я не стала бы думать о тебе лучше, если бы ты ударом отбросил Камиля на другую половину комнаты. |