Онлайн книга «Все имена птиц. Хроники неизвестных времен»
|
– Они, когда бумаги заполняли, в графе «Есть ли больные на борту?» – говорил Вася на ходу, – «нет» написали. И ведь действительно не было. Бабкина сняли еще на рейде. С острым психозом. Вот же сволочь, а? И нас не известили! – Понятно почему. Мы бы поставили судно на карантин. А если бы «Мокряк» до вечера на разгрузку не стал, все, плакала квартальная премия. Многие ведь вообще считают, что мы так… профанация, – отвечала Петрищенко, топая ножищами. – Эх! – горько сказал Вася. – Я так и знал. И ведь имя паскудное какое – Мокряк! – Федор Мокряк. Партизан такой, кажется, был, что ли. – Я по Канаде информацию подниму. – Вася задумался. – Хотя, если честно, мало что есть… Они прошли в кабинет и закрыли дверь, но не очень плотно. Розка прислушалась. – Ты меня извини, Вася… – Да ладно, Лена Сергеевна. Розка покачала головой и принялась меланхолично разглядывать ногти. * * * – Я подумала, может, они тебя… попросили… чтобы, ну, формально закрыть… – Меня очень трудно уговорить, Лена Сергеевна, – спокойно сказал Вася. – Практически невозможно меня уговорить. Слышали, кстати, космонавт Рукавишников с ума сошел? – Как? – испугалась Петрищенко. – Что ты? Почему? – Обыкновенно сошел. Увидел с орбиты две Земли. Одну – Большую, одну – Малую. – Фу ты… Ну тебя, Вася. Все шутишь? – Вот как раз не шучу, Лена Сергеевна. Ладно, пошел я, жрать охота – сил нет. Вы бы, кстати, поосторожней, Лена Сергеевна, он ведь где-то рядом ходит. И, я так думаю, томно ему… Домой он хочет. Так что и до нас может добраться, Лена Сергеевна. Петрищенко сняла очки и посмотрела на него. Глаза у нее сделались совсем беспомощные. – Ты думаешь? – Они видят того, кто их видит. Будто вы не знаете. Вон Вий что с товарищем Хомой сотворил, был такой казус. – Вия в реестре нет, – машинально ответила Петрищенко. Она думала о своем. * * * Дома она первым делом сняла туфли и с наслаждением пошевелила обтянутыми нейлоном пальцами ног. Сейчас она накормит маму, сама выпьет чаю и ляжет. Накроется пледом и просто полежит. Ляльки нет, но это даже и к лучшему, не надо притворяться, что все в порядке. Вот бы оно как-то разрешилось само собой, она завтра проснется, придет на работу – а там все хорошо! Она стащила пальто, повесила его на крюк в прихожей и прошла в кухню. Посуда стояла в раковине немытая; Генриетта просто оставляет ее и уходит, а от Ляльки, понятное дело, помощи не дождешься. А когда тарелки в раковине долго стоят стопкой, у них на обратной стороне скапливается грязь, которая очень трудно отмывается. Она, как была, не переодевшись, только сняв пиджак, включила воду. Вода тут же плюнула ржавым и забрызгала блузку. Она вздохнула и запоздало повязала фартук. Раздался звонок. Она метнулась к телефону, но тот выглядел вполне безобидно и молчал. Зато из коридора вновь раздался резкий, противный звук. Сердце ее ухнуло на миг куда-то вниз. В полумраке лестничной площадки маячила смутная мужская фигура – искаженное смотровым глазком лицо выдвинулось вперед, как рыбье. – Кто там? – спросила она, замирая. – Ледочка? – донеслось из-за двери. – Это я. – Лева? И как она сразу не узнала? Она торопливо отперла дверь: – Да, да, конечно, Лева, проходи. На кухне отчаянно свистел чайник. Она метнулась в кухню, на ходу пытаясь развязать на спине затянувшиеся завязки фартука, выключила чайник, огладила волосы и вернулась обратно, пробегая по коридору, мимоходом оглядела себя в мутное зеркало. Усталое лицо, бесцветные волосы собраны в пучок. Глаза бы не глядели. Лев Семенович, сидя на пуфике, кряхтя, снимал туфли. Лысинка у него розовела над воротом пиджака. – Что ты, что ты, Лева, – заторопилась она. – Можно так. – Шел вот, – неопределенно сказал Лев Семенович. – Подумал, дай загляну… Петрищенко почувствовала, что краснеет. Катюшу, что ли, попросить? Говорят, она такие вещи легко снимает… Катюшу, впрочем, ни о чем просить не хотелось. – Это хорошо. – Она попятилась, пропуская гостя. – Ты садись, Лева, вон туда. Я сейчас чай принесу. Хочешь чаю? – Не очень, – сказал Лев Семенович. Он умостился в низенькое кресло и теперь сидел выпрямившись, положив руки на колени, как первый ученик. – А впрочем, давай, Ледочка… – Я сейчас… Петрищенко заторопилась в кухню, поставила на поднос две парадные чашки. Нарезала лимон, положила печенье. Что еще? Лева любит, когда много сахара. Поставила сахарницу. Как вообще можно пить такой сахарный сироп, ей-богу? Всегда над ним смеялась. Варенье еще. Блюдечки. Может, сыр нарезать? Нет, пока хватит… Она поставила поднос на столик, сбросив на пол Лялькины «Уроду» и «Пшекруй». От Ляльки опять влетит. Хорошо бы не при Леве. В последнее время Лялька не очень-то стеснялась посторонних… – Как ты, Ледочка? – спросил Лев Семенович, размешивая сахар ложечкой. – Как мама? – Мама? Ну как мама? Лежит… Иногда вроде бы все понимает, иногда плывет. Знаешь, так… решила, что я замужем за китайцем… Очень меня ругала… И зачем я все это рассказываю? Ему же совершенно не интересно. – И представляешь, Лева, Лялька тоже оказалась замужем за китайцем. Ну, в общем, что-то она себе придумывает такое… странное… вчера спросила, куда папа ушел? Когда придет? Женщину вот взяли. Культурную. Она с мамой сидит, разговаривает, Ахматову читает. «Четки». Может, это из-за Ахматовой у нее такие фантазии, как ты думаешь? – Вряд ли, – рассеянно сказал Лев Семенович. – Вот если бы твоя сиделка Вертинского ей пела… – Он улыбнулся своей шутке. – Помнишь: где вы теперь? Кто вам целует пальцы? Куда ушел ваш китайчонок Ли? – Помню, конечно… Лиловый негр, ага… Я альбом недавно купила, две пластинки, знаешь, горчичного такого цвета, и портрет в овальной рамке. – А, да… надо будет и мне купить. Кстати, как там моя девочка? На миг ей показалось, что он спросил о Ляльке. – Прижилась в коллективе? Нет, это он об этой, о Белкиной. Ну да, она же через него. – Ничего. Работает. Обживается понемножку. Нет-нет, сказала она себе, все-таки он, Лева, приличный человек. Пришел ведь поддержать… Несмотря. Неприятности заразны, особенно для начальства. Со мной сейчас как с зачумленной, ну не то чтобы совсем, но все-таки лучше не надо. Особенно в гости приходить… |