Онлайн книга «Все имена птиц. Хроники неизвестных времен»
– Может, – равнодушно пожал плечами Вася, словно вдруг потеряв интерес к странным поступкам бегущего человека. – Ладно, Розалия, пошли. Темно уже. И вам всего хорошего. А только вы и правда лучше не ходили бы сюда. Этот, покусанный, сказал, жалобу пишет. – Житья от них нет, – сказал расстроенный собачник, взял Лесси на поводок и пошел к дырке в заборе. – Ну вот, – сказал Вася Розке, – пошли и мы. Тебя, должно быть, мама-папа ждут. – Я уже взрослая, – обиделась Розка. – Ну да, ну да… Ты, Розалия, вот что: если что заметишь… странное… сразу звони Петрищенко. Или лучше мне. В общежитие пароходства звони, на вахту, я тебе телефон дам, позовут. – В каком смысле странное? – обмирая, спросила Розка. – Вербовать будут? Иностранные агенты? – Кому ты, дура, нужна, – грубо сказал Вася. – Я просто… – он помолчал в затруднении, – ну, в общем, если померещится что. У входа на стадион с колонн отслаивалась розовая штукатурка, ползли по стене отблески неоновых букв, трамвай прозвенел и промчался мимо, обдав их теплым воздухом… – Вот, возьми. И сразу звони, если что. Розка сложила бумажку и попыталась запихнуть ее в карман джинсов. Вася сочувственно наблюдал за ее усилиями. – Если что? – переспросила она. – Сама поймешь! – Вася махнул рукой и побежал догонять трамвай. Бежал он как-то особенно ловко и успел втиснуться в двери прежде, чем они захлопнулись. Почему это у одних все получается, а у других – наоборот? * * * Боже мой, я же Ляльке обещала, что приду в семь, кровь из носу, чтобы она могла пойти на эту свою вечеринку… – Я позвоню… – Вот это правильно, Лена Сергеевна, – одобрительно сказал Вася. – Позвоните. Объясните ситуацию. – Я домой звонить хотела, – беспомощно сказала Петрищенко. За Васиным бесстрастным лицом она прочла скрытое неодобрение. – А потом обязательно Лещинскому. Если он еще на работе… – Он на работе. Он, Лена Сергеевна, не совсем идиот. Петрищенко уже прижимала трубку телефона к уху и накручивала номер. Гудок. Еще гудок. – Не отвечают? – сочувственно спросил Вася, но Петрищенко видела, как у него дергается колено; он отбивал ногой слышимый ему одному ритм. Осуждает, подумала она, ну не то чтобы осуждает, но как бы считает, что дело важнее. Дело для него – большое, а все остальное – маленькое. И что самое обидное, он по-своему прав. Она покачала головой и положила трубку на рычаг: – Мне, Вася, домой надо. Очень. – Ну, дык, Лена Сергеевна, – сказал Вася, и Петрищенко поморщилась. – К Лещинскому все равно ведь надо. А вы мне дайте ключи, что ли. – Я… у меня мама лежачая. – Да знаю я. Я, если что, «скорую» вызову. А если ничего, просто посижу. Что я, с лежачими не сидел? Я вам из дому позвоню, хотите? Через полчаса, идет? Она торопливо порылась в сумочке и достала из кошелька скомканную трешку: – Ты машину возьми, Вася. Довженко, восемь, квартира двадцать пять. – Да знаю я. Петрищенко поглядела в обтянутую штормовкой спину и потерла переносицу. Вася знал о ней гораздо больше, чем она ему говорила и чем говорила вообще. Это было неприятно, особенно потому, что не соответствовало образу Васи, который сложился у нее в голове, отчего картина мира, и так не слишком устойчивая, начинала размываться и дрожать. Иногда ей казалось, что все вокруг какое-то ненастоящее. Ну не может быть, что ее вот-вот уволят или даже посадят. Это какая-то ошибка. Леве она звонила редко, но номер помнила. После нескольких долгих гудков взяла трубку Римма: – А его нет. Она что-то жевала. Ужинает, наверное, подумала Петрищенко, которой вдруг остро захотелось есть. – А кто его спрашивает? – По работе, – сказала Петрищенко. – А именно? Не твое дело, стерва, чуть не сказала она, но примирительно произнесла: – Это из СЭС-два, из пароходства. Скажите, я позвоню позже… – Только не позже десяти, пожалуйста, – недовольно сказала Римма, и Петрищенко услышала в трубке гулкое глотательное движение. – Но это… – После десяти мы отключаем телефон! – Хорошо, – сказала Петрищенко, чувствуя, как от бессильной ярости на шее натянулась кожа, – я постараюсь до. * * * – Вот не надо на меня орать, Вилен Владимирович. Вот не надо орать. Я вам еще вчера говорила, это ЧП. – Правильно. – Лещинский затряс красными щеками. – У вас с самого начала были пораженческие настроения. И вот! Вот! Вот результат! – У нас своя специфика. – Не знаю я вашу проклятую специфику и знать не хочу! Вы должны были обнюхать весь порт, на брюхе его пропахать… Выследить тварь! – Как? С кем? Я вас когда еще просила о ставке! А вы мне кого подсунули? Белкину? – Вам страна зарплату платит! – Так страна же, а не вы лично! – Она тоже орала, исказив лицо и упершись руками в столешницу красного лака. – Ничего в нашей работе не понимаете, вечно лезете с какими-то инструкциями, а когда что-то позарез нужно, от вас не допросишься. Мне люди нужны! – Ну где я вам возьму людей? Осень, самая горячая пора. Везде, во всех портах план горит! Пупки люди рвут. А вы тут мракобесие развели! – А где хотите, там и берите. – Под суд пойдете. – Лещинский прикрыл глаза и, как подозревала Петрищенко, считал про себя до десяти. Потом извлек из кармана пиджака трубочку с валидолом, кинул таблетку в рот и начал громко причмокивать. Глаза у него оставались закрыты, рука с растопыренными пальцами массировала левую сторону груди. На жалость бьет, подумала она. – На меня хотите свалить? – завизжала она, остро презирая себя. – Не получится. Где моя докладная? Я вам подавала докладную. Там все зафиксировано. – Ушла ваша докладная! Нет вашей докладной! – У меня есть копия. – Вот и подотрись своей копией. Они застыли, тяжело дыша и исподлобья глядя друг на друга. – Ты, Елена Сергеевна, развела тут средневековье какое-то, – сказал, успокаиваясь, Лещинский. – Работать надо тщательней, тогда все будет. А ты позволяешь себе политинформацию пропускать. Сама не ходишь и этого своего выгораживаешь. И овощебазу… – Вы идиот, – с удовольствием сказала она. – Хамишь, Елена Сергеевна. – Он горько покачал головой. – А за тебя так просил Маркин. – И Маркин – идиот. Она почувствовала странное облегчение. Как иногда приятно высказаться! Но Лещинский только слабо махнул рукой, указывая на дверь, плюхнулся на стул и закрыл глаза. А вдруг ему правда плохо? Сколько вообще ему лет? |