Онлайн книга «Все имена птиц. Хроники неизвестных времен»
А если он меня под статью подведет? Сам-то выкрутится, он скользкий. А меня подставит. Удостоверение-то мое. Инспекцию самозваную я проводил. Интересно, чем он их держит – и ученый совет, и оппонентов, неужели тоже запачкал липкими своими лапками? Когда я принес на внутренний отзыв в Институт гигиены, этот, как там его, так на меня посмотрел и спросил – у вас что, Герега? И покачал головой. Но вроде ведь даст отзыв! Ветер показался ему острым и холодным, как нож, и он поднял воротник солидного драпового пальто. – Лева? Ты меня ждешь? Ледка шла к нему со стороны клумбы с мокрыми бурыми астрами и еще такими красными цветочками, названия которых он не знал. Зря она прическу такую делает. Хотя какую ей вообще прическу делать? В руке матерчатая сумка, в ней банка. Плоская. Малосольная селедка в пресервах. Или килька. И еще что-то, угловатое. – Нет, Ледочка. Жду… одного человека, – сказал Лев Семенович, переминаясь с ноги на ногу. Сама же посоветовала обратиться к этой Катюше, а теперь спрашивает. Не понимает, что ли? Или вид делает? – А я вот в перерыв в магазин успела, – сказала Петрищенко. – А то к вечеру все расхватают. Воцарилось молчание. – А вообще паршивое дело, Лева, ЧП вот это. – Знаю, знаю, Ледочка. – Лев Семенович в затруднении покрутил шеей. – Я договорился с Лещинским, он сказал, что дал вам шанс. Своими силами. Тогда, может… еще и… капитана «Мокряка» под суд, это без сомнения, а тебе, если возьмете его, может, удастся и выговором отделаться. – Лева, все серьезнее. Это… – Ледочка, я сейчас не могу. Давай завтра, ладно? Или нет, давай созвонимся… – Ладно, – сказала Петрищенко. Глаза за очками у нее были очень большие, это, наверное, потому, что она дальнозоркая, и красноватые глаза эти часто мигали. Невезучая она, Ледка, хотя и баба неплохая, только скучная какая-то, и почему она так ноги ставит? Ножки у женщины должны быть, а не ноги… Лев Семенович поймал себя на том, что думает какие-то глупости, и даже покраснел. И Ледка, словно в ответ, покраснела тоже – он видел, как краска, поднимаясь почему-то из выреза, заливает шею. – Так я пойду? – спросила она неуверенно. Иди, иди, Ледка, хотел сказать Лев Семенович, но вместо этого он нагнулся и взялся за ручку сумки. Петрищенко машинально потянула сумку на себя; боже мой, какая глупость, подумал Лев Семенович, чувствуя, как кровь приливает к лысинке. Да пусти же, дура, подумал он. – Дай я тебе помогу. Ну хотя бы до остановки…. – Что ты, что ты, Лева, – слабо защищалась Петрищенко. – Я сама… Но разжала пальцы и отдала ему мятую ручку сумки. Сумка оказалась неожиданно тяжелой. Петрищенко широко, не по-женски, шагала рядом, подлаживаясь под его шаг. Попрут ее, как пить дать попрут. – Лещинский говорит, вы молодцы, оперативно работаете, – сказал он для порядка. Они миновали черный якорь на постаменте. У якоря одинокая кошка деловито ковырялась лапкой в клумбе. – Да, идентифицировать, кажется, удалось, – осторожно ответила Петрищенко. – Только ты бы еще поговорил с Лещинским, Лева. Это такая палеоазиатская тварь, эндемик такой, нам бы специалиста… Она поняла, что Лев Семенович ее не слушает. Он кивал, погруженный в свои мысли, и уже у остановки неловко сунул ей сумку обратно в руку, так быстро и сильно, что Петрищенко чуть не уронила ее себе на ногу от неожиданности. – Ну вот, – с облегчением сказал он. – Держи, Ледка. – Да, да, – благодарно сказала Петрищенко, – спасибо. Лев Семенович посмотрел ей в спину. Ледка явно косолапит, подумал он, раньше она так не косолапила. Оглянулся. Кошка сделала свое дело и теперь сидела на крыльце, лениво вылизывая грудку. Лев Семенович любил кошек, но у Риммы была аллергия, и кошку в квартире они не держали. Под ногами маленькие серые лужи морщили, как плохо выглаженная ткань. – Вы меня ждете? Она смотрела на него снизу вверх, уютная, розовая, голубые глаза невинные. Как у куклы. – Вы ведь… Екатерина? – У него почему-то пересохло в горле. – Да. – Она улыбнулась, отчего на свежих пухлых щеках появились ямочки. Впрочем, улыбка тут же исчезла, и она просто стояла, глядя на него неподвижными кукольными голубыми глазами, и молчала. Подбородок у нее тоже был с ямочкой. Кудряшки, выбивающиеся из-под розового мохерового беретика с начесом, тоже походили на кукольные кудельки. И эта… она мне может помочь? Лев Семенович зачем-то повел руками по бокам пальто. – Это… – тоскливо произнес Лев Семенович, – мне Елена сказала… то есть… что вы можете помочь… Этот ее беретик! – Это моя профессия, – сказала Катюша, глядя на него прозрачными голубыми глазами, – помогать людям. Она была в болоньевой пухлой куртке, из-под которой виднелась серая юбка. – Я думаю, – сказала Катюша, по-прежнему глядя на него неподвижным взглядом, – что вы как раз по моему профилю. Может, она думает, что мне нужны ее услуги в интимном плане? Господи, ну и вид! Ледка, вот же удружила, дура. Он стоял, набычившись, упершись взглядом в асфальт, и молчал. – Не хотите – не говорите, – Катюша запахнула шарфик, тоже розовый, мохеровый, – сама скажу. У вас камень на сердце. Давит, мешает… вздохнуть не дает. Вот вам дальняя дорога в большие люди, а камень-то лежит! Большой человек положил большой камень. – Вы что, – спросил Лев Семенович и украдкой вытер ладони о пальто, – следили за мной? Или Ледка сказала? То есть Елена Сергеевна? – Мне не надо ничего говорить, – Катюша улыбнулась, у нее были мелкие ровные зубки, – я и сама вижу, касатик. «Касатик» прозвучало издевкой. – Вы… можете помочь? – шепотом спросил Лев Семенович. Что я несу, думал он торопливо, это же… мракобесие какое-то, чертовщина, эта их СЭС-2 вообще странными вещами занимается, но вот чтобы настолько… – Не знаю, – деловито сказала Катюша, – это поглядеть надо. Так сразу сказать нельзя. Они миновали длинный газон, миновали красный облупившийся дом с осыпавшейся лепниной и маленькими балкончиками… На одном балкончике сидела старуха в пальто и крест-накрест завязанном платке и мрачно смотрела на улицу. В луже два голубя спорили за размокшую корку хлеба с наглой молодой чайкой. – А… как бы… – Лев Семенович набрал побольше воздуха. – Как бы это устроить? – Ну, – Катюша была спокойна и доброжелательна, – посидим поговорим… Лев Семенович неожиданно остро осознал, что совершенно не знает, что творится за этим гладким розовым лбом, за чуть выкаченными светлыми глазами… Я для нее пустое место, подумал он обиженно. |