Онлайн книга «Все имена птиц. Хроники неизвестных времен»
Она в задумчивости ходила по кабинету, грызя ноготь. Из порта, далеко-далеко сквозь заклеенное на зиму окно доносилось лязганье кранов. Краны были крохотные. Она вспомнила, что когда-то, давным-давно, купила Ляльке конструктор. Легкие алюминиевые рейки с дырочками, винтики, гайки какие-то… Надеялась, что Лялька будет инженером. Инженером легче. И мальчиков в технических вузах гораздо больше, чем девочек… Бедная Лялька. Она села, придвинула бумагу, стала писать официальный отчет. Написала «опастность». Исправила. Белкиной такое доверять нельзя, надо самой перепечатать. И копию у себя оставить. Знаю я этого Лещинского. Неожиданно захотелось есть. Она механически пошарила по ящикам стола, сначала у себя, потом у Белкиной. У Розки в столе нашлась «Анжелика в Новом Свете». На Розку похоже. У Катюши нашлись карамельки «Раковая шейка». Интересно, чем думают люди, когда выдумывают названия для конфет? Вася боится есть Катюшины конфеты, надо же. А если сама угощает – берет. Все ее боятся, даже Розка боится, ничего не понимает, а боится. Это на уровне рефлекса. Она подумала и взяла конфету. Она теперь большая и страшная. Розовая конфета с поперечными белыми полосочками. Обернулась на шорох. Мальфар стоял в дверях, скучный, руки в карманах. – Вы свободны, – сказала Петрищенко, не здороваясь. Почему-то у нее было острое чувство, словно ее обманули, как в детстве, даже горло перехватило. – Одним словом, извините за беспокойство, спасибо большое и все такое. Командировочное я подпишу. Она хотела сказать это холодно и четко, но получилось неразборчиво, потому что во рту была конфета. – Господь с вами, – сказал мальфар. – Я здесь неофициально, какое командировочное? – А как же вы поселялись? – Вася с дежурной договорился, она и пустила. За трояк. – Хорошо устроились. – Она поджала губы. – Никакой ответственности. Приехали, развели тут цирк. Как бы хуже не было. – Сами ж позвали, – равнодушно сказал мальфар. – Это я от отчаяния. На какой-то момент показалось, что хоть какой-то выход. А вы просто ловкий шарлатан. С этой иглой. – За что вы так меня не любите, Елена Сергеевна? – Не люблю, когда меня обманывают. – Почему вы так боитесь чудес? – спросил мальфар тихо. – Вы же здесь работаете. – Не в чудесах дело, – сказала она обиженным голосом. – Потом, какие тут чудеса? Рутина. Паразиты. – Ладно. – Мальфар задумчиво покачался с пятки на носок. – Свободен. Хорошо. Пойдемте. Он подошел к ней и взял ее под руку. Рука была твердая, она попробовала вывернуться, но не получилось. – Куда? – Ну… хотя бы обедать. Столовая ваша мне не понравилась. А давайте-ка я вас в ресторан свожу. – С ума сошли, – беспомощно сказала Петрищенко. – Такие деньги… – Деньги у меня есть. Не проблема. Пойдемте. – У меня дела. – Какие? – Ну… отчет написать надо. – Успеете. Отчет положите в сейф. Закройте на ключ. Ключ положите в карман. Ото. Все. Идем. – Почему я должна вас слушаться? – спросила она в отчаянии. – Ну не слушайтесь, – сказал мальфар. – Черт с вами. Сидите здесь. – Ладно. – Петрищенко махнула рукой и стала натягивать пальто, быстро подумав – будет помогать или нет. Помогать мальфар не думал, и это почему-то ее успокоило. – Уговорили. – Я вас не уговаривал, – сказал мальфар. * * * – Ну и что вы этим хотите доказать? Вы кто? Вольф Мессинг? – Не знаю такого. А вы чего хотели, вернуться и пообедать в вашей поганой столовой, только потому, что у вас вешалка на пальто порвана? Пожилая крикливая гардеробщица в серых перчатках сначала отказывалась брать у нее пальто. Кривила свой накрашенный рот, говорила – с оборванной петлей не возьму. Потом взяла. Еще и извинилась. Как это у него получилось? Она машинально разгладила скатерть рукой. Скатерть была белая, крахмальная. А вот цветы на столике – искусственные, из подкрашенной бумаги. Она почему-то вспомнила, как они с Лялькой вертели на Первомай бумажные цветы, прикручивали их проволокой на голые ветки. Лялька потом вернулась с демонстрации в слезах – их цветы оказались самые некрасивые. Но была ведь радость, ходили с Лялькой на море, покупали сладкие абрикосы с розовым, чуть подмятым бочком, у Ляльки щеки были как те абрикосы, пушистые, загорелые… Лялька, визжа от восторга, разбрызгивая море руками, забегала в воду, жмурила глаза, ныряла с головой. Пухленькая, крупная, пушистая, люди улыбались, глядя на нее. Теперь никто не улыбается, ни один человек не улыбается, глядя на Ляльку. Это несправедливо. На стене улыбалась выложенная мозаикой девушка с караваем. Почти как у них в столовой. Официантка расставила тарелки, разложила ложки-вилки и ножи. Начинать надо с тех, что дальше всего от тарелки. Хотя кого это волнует. – Будете комплексный? – скучно спросила официантка. – Солянка, салат столичный, картофель жареный, отбивная. – Да, – сказала она и расправила салфетку, на этот раз на коленях. – Буду. – Елена Сергеевна, вы уверены, что не хотите посмотреть меню? – Нет, – сказала она. – Нет, что вы. – Все равно ничего нет, только комплексный, – сжалилась официантка. – До девятнадцати ноль-ноль только комплексный. Мальфар пожал плечами: – Ладно. Несите. В солянке плавал кусочек лимона и маслина. Какое-то время она гоняла ложкой маслину по тарелке. – А… вы правда ничего не можете сделать? Или цену себе набиваете? – Мог бы, сделал бы, – сказал мальфар. Ел он очень аккуратно и быстро. – А кто может? – Никто. – Из Москвы специалиста пришлют, – сказала она злорадно, – вот тогда и посмотрим. Настоящего. – Откуда в Москве специалисты, – равнодушно сказал мальфар. – Чиновники там, а не специалисты, ото. – Ладно. – Она все еще, по инерции чувствовала себя смелой и бесшабашной. – Пусть у Лещинского голова болит. – Пусть, – согласился мальфар. Какое-то время они ели молча. Официантка принесла кофе. Кофе был еле теплый. – А еще ресторан, – сказала Петрищенко обиженно. Она помнила совсем другой ресторан; с пальмой в углу. Люстра, сверкающая хрустальным огнем, большая, как в театре, белые скатерти, цветы, женщины яркие, как птицы, оживленные голоса, шум. Папа в белом чесучовом костюме, белой рубашке, расстегнутой у ворота, мама молодая, и сама она, Леночка, раскачивается на стуле, завороженная этим светом и этим шумом, и как вдруг уходит из-под нее, выворачивается стул, и она хватается за скатерть в попытке удержаться и тянет на себя… |