Онлайн книга «Легионы просят огня»
Третий. Три раза — три легиона. Марк Скавр, командир второй декурии всадников, вытягивается по струнке. Поздравление легионного орла с новым днем завершено. — Слава Августу! — дружно орет легион. — Слава Риму! Над железными квадратами легионеров сияет неяркое северное солнце. Орел, в последний раз озирающий свои владения здесь, на берегу Визургия, горит мрачным золотом. Гордый, с раскинутыми крыльями, он реет над просторами дикой Германии. Цифра «XVIII» алым с золотом пятном полощется на ветру. — По центуриям, по манипулам — стройся! — орет префект лагеря. — Слушай мою команду! На-лево! Шагом — марш! Последнее утро. А завтра — в бой. Марк качает головой, украдкой вытирает нос ладонью. Мокрое. Похоже, опять начинается. …Хотя, может быть, в бой — уже сегодня. Вдалеке темнеет лес. На почерневшей от сырости земле лежат листья. Коричневые, желтые, пропитанные увяданием и усталостью… От земли поднимается в воздух темно-вишневый, холодноватый запах смерти. * * * Я въезжаю под полог леса, конь неторопливо ступает по выстеленной влажными листьями земле. Тень бука массивна и прохладна. Я закрываю глаза. Мимо идут манипулы и когорты моих солдат. Топот отдается через землю. Я их слышу. Чувствую. Я — легат Семнадцатого. Ветер срывает с ветвей и бросает мне в лицо холодные капли. Это след ночного дождя. Что мне за дело до моего брата? Мне хочется толкнуть коня пятками, догнать авангард, германскую конницу, — там едет в гребенчатом шлеме друг римского народа Арминий — и хлопнуть по мокрому металлу наплечника. Я словно наяву вижу мелкие капли на сером железе. — Друг мой, — скажу я Арминию. А может быть, ничего не скажу… «Умер мой брат дорогой, брат мой, навеки прощай». У меня перехватывает дыхание. Это строчка из Катулла, я прочитал ее на похоронах Луция в Риме. Кто он на самом деле, этот Луций-Арминий? Кто он, мой вернувшийся с того света брат?! «Пока Арминий рядом, я спокоен за верность германцев». Так я говорил совсем недавно. А если вместо германца в его личине находится мой брат? Хороший вопрос. Очень хороший вопрос… «Смотри, Гай». Теперь я неспокоен за верность германцев. * * * Человек взял в руки маску. Холодный металл, серебряное лицо, украшенное по краю потемневшей чеканкой. Провел пальцами. Маска смотрела на человека в ответ. И слегка улыбалась, словно знала то, чего человек не знал. Вот зачем она нужна. Ты можешь хоть рыдать за ней — люди видят только это спокойное серебряное лицо. И все. В горячке боя, когда паника нарастает, как идущая на берег штормовая волна, спокойствие командира важнее, чем многое иное. А когда выходишь один на один с противником, его пугает твое лицо, лишенное привычной человеческой слабости. Словно он сражается не с человеком. А с богом или с титаном. Человек усмехнулся, отложил маску. Взял отрез ткани и начал наматывать на голову. Аккуратно, не торопясь, чтобы полосы легли ровно, без складок, чтобы потом, когда он наденет шлем — ничего не натирало. Искусство правильно наматывать повязку переживет века. Закончив, человек взял маску и полюбовался своим отражением в начищенной серебряной поверхности. Неплохо. Провел пальцем вдоль глубокой царапины — от края глазницы. Усмехнулся. «Эх, Гай, Гай». Оказывается, судьба целого мира может зависеть от одного взмаха меча. Человек положил маску на стол. Выпрямился, провел ладонями по вискам, чувствуя пальцами завитки волос — отлично. Осталось надеть шлем. Человек помедлил. Другой шлем вместо утерянного в стычке. Новый неплохо сидит, но я привык к старому… Человек усмехнулся, повел плечами. Неплохо сидит? Оказывается, эта метафора применима не только к шлему… Виски сдавило. Человек затянул кожаные ремешки под подбородком. Пристегнул маску. Повернулся к выходу из палатки. — Я жду, — сказал на германском. — Входите! Они вошли. В прорези маски смотрели два живых глаза. В зрачках вошедших германцев отражался человек с серебряным лицом… — Начнем, пожалуй, — сказал человек негромко. * * * Однажды мы с братом поспорили. Я сказал, что оставил статуе Юпитера приношение за определенную услугу, а тот не исполнил обещанного, и теперь бог у меня в долгу… Вообще-то, это была шутка. Беда людей в том, что боги редко отдают долги. — Забудь, — говорит Луций. — Почему это? Юпитер со мной еще не расплатился! Луций качает головой: — Не торгуйся с богами, Гай. Окажешься в проигрыше. Всегда. Это тоже шутка. Но внезапно меня прорвало. — Что это за боги такие?! — я в бешенстве хожу по атриуму. Не знаю, что на меня нашло. — Боги торгашей. Боги — торгаши. Их тысячи. Зачем нам столько?! Если бы был один бог, — всего один! — который не торгуется, не продает свою милость за тарелку молока или за черную курицу… Бог, которого нельзя купить. Бог, который наказывает и милует без оглядки на дары и приношения. Бог, которому наплевать, кто ты — богатый или бедный, римлянин или варвар, здоровый или больной… Бог, который судит по делам и мыслям… Который… Проклятье, как объяснить?! Бог, которому не все равно. Возможно, будь такой бог, я бы верил. Проклятье, Луций! Верил даже не в него… а — верил ему. Но такого бога нет. Одни торгаши вокруг. Юпитер с мошной ростовщика, Юнона в платье шлюхи, Квирин, оценивающий дверной проем, которому покровительствует, в мерах зерна и кувшинах вина… Нам нужен другой бог. Который плюнет на горы золота, что принесет к его ногам убийца и ростовщик, и спросит за каждую каплю слез, пролитую проданными в рабство за долги, за каждый миг страданий, что тот принес людям, за каждую искалеченную мать и сестру… за все и за всех. Нам нужен бог, который строг и жесток. Неподкупный отец семейства. А не боги, берущие взятки, как последние чиновники. — Нет, Гай, — говорит Луций. — На самом деле людям нужен добрый бог. |