Книга Под грузом улик. Неестественная смерть, страница 52 – Дороти Ли Сэйерс

— И это нас куда-нибудь приведет?

— Все объяснит.

— Не тяни, выкладывай. Даже доктор Ватсон потерял бы терпение.

— Скажешь тоже! Взгляни на верхнюю строку.

— Там только «ое».

— Так, и что это значит?.

— Понятия не имею. Может быть все, что угодно. «Ситроен».

— Насчет заимствований не знаю. Но в английском языке такое сочетание букв не слишком часто встречается. Это и не два слова рядом — буквы написаны так близко друг к другу, что выглядят как дифтонг.

— Возможно, это слово не английское?

— Именно, возможно!

— О! Понимаю: французское?

— Уже теплее.

— Soeur; oeuvre; oeuf, boeuf… ^[62]

— Нет-нет! Вначале ты был к истине ближе.

— Soeur — coeur! ^[63]

— Coeur. А теперь стоп. Взгляни на эти каракули впереди. Что-нибудь напоминает?

— Одну минуту… так… er… cer…

— Как насчет percer ^[64]?

— Думаю, ты прав. «Percer le coeur» ^[65].

— Да. Или «perceras le coeur».

— Так лучше. Кажется, что здесь требуется еще буква или две.

— А теперь вернемся к строке с твоим «is found».

— Fou! ^[66]

— Кто?

— Я сказал не «кто». Я сказал «fou».

— Знаю. Кто fou?

— Господи! Je suis fou ^[67].

— A la bonne heur! ^[68] Я предполагаю, что следующие слова — «de douleur» ^[69] или что-нибудь вроде этого.

— Не исключено.

— Осторожничаешь, чертяка. А я утверждаю, что так оно и есть.

— Ну и что?

— Это все объясняет.

— Ничего!

— А я утверждаю — все! Вдумайся: это написано в день, когда умер Кэткарт. Кому в доме могли принадлежать такие слова: «perceras le couer… je suis fou de douleur»? Переберем всех. Почерк не Джерри, это я гарантирую. И не его выражение. Полковник Марчбэнкс или его супруга? Не похоже на Пигмалионовы страсти. Фредди? Он под страхом смерти не стал бы сочинять романтическое письмо на французском языке.

— Согласен. Остаются Кэткарт и леди Мэри.

— Чушь! Мэри не могла.

— Почему?

— Разве что она поменяла ради этого пол.

— Конечно. Тогда было бы написано: «je suis folle». Получается, Кэткарт.

— Да. Он всю жизнь провел во Франции. Прими во внимание его банковские дела. Прими во внимание…

— Господи, Уимзи, какими же мы были слепыми!

— Именно.

— Я как раз собирался тебе сказать: мне написали из Сюрте — они отследили одну из банкнот Кэткарта.

— Где она засветилась?

— У некоего Франсуа, владельца большого количества недвижимости неподалеку от Этуаль.

— Апартаментов?

— Без сомнения.

— Когда следующий поезд? Бантер!

— Да, милорд? — Бантер мгновенно возник в дверях.

— Следующий согласованный с расписанием паромов поезд на Париж?

— В восемь двадцать из Ватерлоо, милорд.

— Едем на нем. Упакуйте мою зубную щетку и вызовите такси.

— Хорошо, милорд.

— Но, Уимзи, какой свет это проливает на убийство Кэткарта? Разве эта женщина могла…

— Мне некогда. Я вернусь через день или два. А пока… — Лорд Питер торопливо порылся на книжной полке. — Почитай вот это. — Он бросил книгу другу и скрылся в спальне.

В одиннадцать часов между причалом и «Нормандией» росла полоска грязной, с пятнами масла и обрывками бумаги, воды. Напряженные пассажиры укрепляли измученные качкой желудки холодной ветчиной с соленьями, и наличие в каютах спасательных жилетов не поднимало им настроение. Пока слева и справа плыли и мерцали огни гавани, лорд Питер свел в баре знакомство с заштатным киноактером. А насупленный Паркер в это время сидел перед камином на Пикадилли, 110а, и впервые в жизни знакомился с изящным шедевром аббата Прево.

Исторический суд над герцогом Денверским начался сразу, как парламент собрался после рождественских каникул. Газеты поместили статьи: «Суд среди равных» под псевдонимом «Женщина-адвокат» и «Привилегии пэров — не пора ли их отменить?» от «Студента исторических наук». «Ивнинг бэннар» нажила неприятности за презрительную статью «Шелковая петля» (автор некий Антиквар), которую сочли наносящей ущерб, а орган лейбористов «Дейли трампет» задавался саркастическим вопросом: почему, когда судят пэра, наслаждаться спектаклем могут только важные персоны, которым достались билеты на королевскую галерею.

Мерблс и инспектор Паркер, постоянно совещаясь друг с другом, ходили с сосредоточенными лицами, а начисто пропавший на три дня сэр Импи Биггс появился в окружении вившихся вокруг него королевских адвокатов Глайбери, Браунригга-Фортескью и более мелких приспешников. Линия защиты хранилась в тайне — тем более что накануне сражения они лишились главного свидетеля и не знали, будет он или нет давать показания.