Онлайн книга «Ветер и крылья. Старые дороги»
|
Мия вздохнула и подошла к ней. – Прости меня, Анна. – Мне сердиться не пристало, – буркнула женщина. – Все хорошо, дана. – Лгать – против Господа. Падре на исповеди за ложь епитимью наложит, – прищурилась девочка. – Пойми, я не хотела тебя бить. Но если б крик не остановился… отцу лекарь нужен, матери на полу лежать нехорошо… Анна подняла глаза от тростника. – Вы, дана, лучше никому свой нрав не показывайте. Мия даже головой помотала. А это, простите, здесь к чему сказано? Но Анна поняла и пояснила: – Выглядите вы, что цветочек. А только из железа откованный. Такой и не сломаешь, и руки изрежешь… вы это никому не показывайте. Дурочке на свете жить всяко проще. Мия кивнула. – Спасибо за совет, Анна. – Ничего, дана. Хоть бы дан Пьетро поправился… Мия кивнула. – Пойду к отцу. Пока не приехал лекарь… мать туда пускать нельзя, а то еще и ее в чувство приводить придется. Спорить было сложно. Служанка опустила глаза и принялась усерднее сгребать тростник, которым был посыпан пол. И то сказать, давно пора было его обновить, вон, подгнил уже… Ладно уж… чего на девочку сердиться. Бывает… * * * Мия медленно поднималась в отцовскую спальню. Она знала, куда понесли отца. Знала. Но… Ей было страшно. Что бы она ни увидела… в любом случае рана отца – это серьезные проблемы. И хорошо еще, если он выздоровеет. И достаточно быстро… А если нет? Мия торопливо перекрестилась, отгоняя молитвой и знамением дурные мысли, но не ускорилась. Страшно же… Вот и спальня отца. И кровь на полу, кровь на кровати, кровь на одежде, на тряпках, которыми перетянут живот… как же ее много! Откуда в человеке столько?! И сколько отец еще потерял по пути?! Мия очень медленно, чтобы не потревожить, не причинить боли, принялась осматривать живот. Аккуратно разрезала заскорузлую тряпку, нитки, иголки, ножнички – все было у нее в маленьком кошельке на поясе. Не милостыня, как положено благородной дане, нет у них денег нищим подавать. Самим бы кто подал. А вот такие, хозяйственные мелочи… когда у вас трое младших, брат и две сестры, кто-то да поранится. А то и одежду порвет… И зашить требуется, и перевязать Мия могла… и крови не боялась. – Кхм… дана… Мия подняла глаза. Томас, егерь, стоял неподалеку, просто тень от полога так падала, что Мия его не заметила. – Ньор Томас? – Дана Мия, там плохо все очень. Мужчина все понял правильно. И приход девочки, и ее действия… – Я послала за лекарем. – Не знаю, сможет ли он помочь. Но лучше повязку не трогайте. Проклятый кабан… мы на уток охотились, а эта тварь через камыши мчалась, как будто сам дьявол погонял, мы и опомниться не успели. Он дана рванул – и дальше помчался. Мы подбегаем, а там живот распорот, внутренности на землю вывалились… ну мы уж кое-как… простите, дана. Мия побелела. Ранение в живот? Да такое? Приговор. Она, конечно, дождется лекаря. Она будет бороться до конца. Но… – Надо написать дяде Джакомо. Все очень серьезно. Томас кивнул. А девочка-то умница. И не кричит, не орет, не бьется в истерике… другая б на ее месте… Впрочем, вот вам эданна Фьора. Тихо лежит в глубоком обмороке. А малышка решает, что надо сделать. – Напишите, дана. Вы сумеете? А я сейчас и отвезу письмо-то… до Эвроны путь неблизкий. Пока доеду, пока дана Джакомо найду… Мия закрыла глаза. На секунду, только на секунду. А потом выпрямилась. – Ньор Томас, прошу вас пока побыть с моим отцом. Я скоро вернусь. И вышла. Писать письмо… * * * Так ли это легко – написать письмо? Ну… если вы хорошо умеете писать – то да. Мия этим похвастаться не могла, как и остальные отпрыски рода Феретти. Падре Уго их учил, конечно, и Мия могла что-то прочитать, и написать могла, хоть и с горем пополам, но… Написать. А бумага в кабинете отца. Там же чернила и печать. В кабинет отца запрещено заходить всем. Даже эданне Фьоре. Если отец узнает, он Мию просто выпорет. На конюшне. Хлыстом. Один раз ей досталось за то, что она подглядывала за конюхом и служанкой… но это сейчас не важно. Ладно! Если отец выживет – пусть порет! Мия потерпит! И девочка решительно вошла в кабинет. Там было темно и прохладно, тяжелые бархатные шторы, бывшие некогда темно-зелеными, а сейчас скорее грязно-бурыми, практически не пропускали света. Мия решительно раздернула их в стороны. – Так… В ящиках стола последовательно нашлись: бутылки, кинжал, пистоль (правда, сломанный), порох и пули, карты и дамские чулки сиреневого цвета, книжка с картинками, при виде которых Мия сначала покраснела, а потом подумала и сунула книжку себе за пазуху. Вряд ли отец хватится пропажи в ближайшее время. Она успеет ее просмотреть… ну и прочитать, если получится. Читала Мия откровенно плохо и медленно. А вот и бумага. И чернильница… здесь на донышке. Песочница, восковая палочка, печать рода Феретти… Мия не стала садиться. Ей было бы неудобно, в кресле отца она могла два раза утонуть. Она подвинула скамеечку для ног поближе к столу, встала на нее и положила перед собой лист бумаги. Медленно, вспоминая уроки доброго падре, вывела несколько слов. Перо нещадно царапало бумагу, а в одном месте даже прорвало ее, но не сильно, самым кончиком. Присыпала песком, подождала, пока высохнут чернила. Свернула бумагу так, чтобы получился конверт, растопила восковую палочку и накапала воска. Приложила печать. Вот так. Теперь подождать, пока застынет воск… это быстро. И к Томасу. Пусть мчится стрелой. Папочка… только выживи! Можешь меня хоть три раза выпороть, только выживи… * * * Лекарь прибыл спустя три часа. Ньора Фаусто Мия знала давно. Он лечил папу от разлития желчи, маму – от меланхолии, младших – когда те заболевали. Сама Мия к его услугам не прибегала ни разу – не болела. Вообще. Но ньора Фаусто знала. Ей нравился невысокий седой мужчина с умными серыми глазами и доброй улыбкой. А в кармане у него всегда были лакричные леденцы для маленьких ребят. Она верила – лекарь справится. Но ньор Фаусто поднялся к пациенту, осмотрел его – и вышел. |