Онлайн книга «Я тебе изменяю»
|
– Я против того, чтобы наша квартира, где мы жили, была продана, – начал он, и когда увидел, что Оля хочет протестовать, добавил: – Свою долю я хочу подарить тебе. Это будет только твоя квартира, ты сможешь делать с ней все, что захочешь. Зная, что Ольга обожает их жилье, в которое ею было вложено много сил, Ланской также понимал, что последнее, чего жена захочет – расстаться с квартирой, если та будет целиком и полностью в его распоряжении. – А как же ты? – после небольшой паузы спросила Оля, и в голосе ее мелькнула капля растерянности. – Я решу свои проблемы сам, – отрезал Глеб. Хотелось присовокупить что-то вроде слов о том, что он давно уже взрослый мужик, но это бы прозвучало так по-детски. – Хорошо… – после недолгого молчания согласилась Ольга. И вдруг добавила: – Кажется, у нас начинают получаться конструктивные диалоги. В последних словах Ланской услышал плохо скрываемую горечь. Точно такая же мелькнула и в его улыбке, когда Глеб, допив кофе, проговорил: – Надеюсь, так и будет происходить в будущем. Нам нужно уметь строить отношения ради сына. Жена поджала губы и сделала вид, что увлечена рассматриванием кофейной пенки. Сам же Глеб зацепился за мысль о том, что вести себя с Ольгой именно так, как сейчас – самое правильное, что он может сделать. Необязательно же падать в ноги и кричать о своей любви, чтобы попытаться вернуть ту, дороже которой нет? Можно просто делать то, что должен. И эти поступки способны были принести гораздо больше чего-то ощутимого, чем его бесплодное и деструктивное поведение. – С тобой свяжется мой юрист – обговорите сделку. Когда тебе будет удобно и прочее. Ну и все нюансы, связанные с тем, чтобы не платить налоги. Пока мы с тобой муж и жена – с этим проблем не будет. А после уже обсудим развод. Выдавить из себя последнее слово удалось с трудом, но Ланской справился. – Ничего скрывать от суда я не планирую. Все будет сделано по закону, – продолжил после гнетущей паузы: – И, конечно, оставлять Тео без полного обеспечения я тоже не стану. Он договорил и, чуть отодвинувшись, собрался уходить. Но застыл в этом мгновении, желая продлить его хоть ненадолго. И впитать хотя бы еще немного того ощущения близости, которого он лишился по собственной вине. Когда же молчание излишне затянулось, Ланской поднялся из-за столика, положил на него деньги за кофе и собрался попрощаться с женой, когда услышал: – Глеб… Казалось, его имя сорвалось с уст Ольги помимо ее воли. Он жадно всмотрелся в лицо жены, желая увидеть на нем то, чего не заслужил – прощения. Ну или хотя бы шанса на то, что все можно исправить. – Что? – хрипло спросил в ответ, но Оля тут же помотала головой: – Ничего. Ланской постоял так немного, наблюдая за тем, как жена вновь разглядывает бокал латте, после чего попрощался: – Тогда до встречи. И направился прочь из ресторана, собираясь наведаться к Божене. Нужно было разобраться с чертовыми записями, которыми эта женщина трясла направо и налево. * * * На душе было тяжело. Противно. Муторно. Практически забытые для нее чувства. Римма Феликсовна поморщилась, словно так можно было прогнать все эти эмоции, но они никуда не девались. На месте прежней уверенности в своих действиях теперь пышным цветом расцветали угрызения совести. Пора было это признать, хотя бы перед самой: она разрушила жизнь собственного сына. Человека, ради которого жила все последние тридцать с лишним лет. И ведь подумать только, кого она ему сватала! Губы Риммы неодобрительно поджались, когда она вспомнила, как Божена трясла на всю улицу тем, о чем приличные люди и говорить вслух не станут! А тут, надо же, видео! Не такой она казалась ей тогда, когда мечтала свести сына с достойной девушкой. А вот Оля никогда себя так не вела. Трудно и горько было это признавать, но Римма чудовищно ошиблась. Отняла у сына лучшее, что у него было в жизни. Семью. Жену, с которой был счастлив. Все же верно говорят: все познается в сравнении. Римма теперь даже припомнить не могла всех тех придирок к Оле, которые казались ей когда-то безумно важными, весомыми… И с чем она осталась теперь? С муками совести, с обиженным на нее сыном. Внутри зашевелилось жалящее чувство сожаления, но Оля была права: ничего своим раскаянием, никакими словами, она исправить уже не могла. И эта, озвученная чужими устами вслух истина, делала ее вину будто бы еще больше, добавляя ей значимости и веса… И с этим ей теперь предстояло жить. А как?.. Вспомнился Рудик. Не такой он ее знал, не такой видел. Выходило, что она и перед ним тоже была виновата? Ведь обманывала, ведь позволяла думать о себе лучше, чем она есть на самом деле… Но было так приятно в его обществе забыться. Поверить, хоть ненадолго, что она в действительности такая, какой он ее видит, какой хотела бы быть: мягкая, ласковая, душевная… Но ведь это была неправда. Она просто равнялась на него. Она просто… отчаянно хотела быть нужной. Резкий звонок в дверь заставил Римму испуганно подскочить на месте, задев стол. Жалобно бряцнули многочисленные склянки и банки с лекарствами, которыми в былые времена пыталась привлечь ускользающее внимание сына… Римма с досадой взглянула на них и подумала о том, что пора бы избавиться от этого всего. Жаль только, что и собственные ошибки невозможно выбросить так же легко, как ненужный хлам. Поднявшись с места, она прошла в прихожую и с надеждой заглянула в глазок. Сердце птичкой взметнулось вверх, когда поняла, что на пороге стоит тот, о ком она буквально только что думала, словно материализовавшись из ее мыслей… – Рудик? – удивилась Римма, отворив дверь. – Я тебя не ждала… Ее взгляд тут же уперся в миниатюрный, трогательный букетик белых роз, который он держал в руках, явно смущаясь, судя по тому, как его пальцы неловко мяли обертку. – Знаю, Римма, но… можно я пройду? Спохватившись, она отступила, пропуская его внутрь. Они прошли в кухню, но несмотря на приглашающий жест Риммы, Рудик совсем не торопился садиться. Он деловито, но как-то нервно оправил свой пиджак и, прочистив горло, проговорил: – Римма, я… ах да, это тебе. Он протянул ей букет, смутившись при этом, кажется, еще больше. Сердце Риммы забилось громче, явственно подсказывая: происходит что-то очень важное… – Римма, я тут подумал… а почему бы нам не… Он говорил, а она смотрела на то, как шевелятся его губы. Смотрела, но толком этого и не видела. Перед глазами стояло лицо сына: несчастное, растерянное… В ней снова поднялась волна стыда, чувство вины придавило сверху, словно камень… Римма осознала: не имела она никакого права на счастье. Не должна даже слушать то, что говорил ей сейчас Рудольф. Не стоило ей вовсе принимать его ухаживаний… |