Книга Я тебе изменяю, страница 38 – Амелия Борн

Он принялся ржать. Открыто, с задором, ни капли не стесняясь того, что очень веселится. Только действительно смешно ему не было. И чем острее Ланской ощущал, в какую трагикомедию добровольно вступил, тем отвратительнее он сам себе становился.

– Ты что… смотришь видео? – ужаснулась Божена.

– Ага, – кивнул Глеб. – Пьер Вудман нервно курит. Кстати, это же его нарезка, я правильно узнал?

Молчание «нимфы» было красноречивее всяких слов. Твою мать, ну и в ситуацию он попал!

– Глеб… послушай! У нас все действительно было. И прямо в момент моей овуляции. Так что может получиться ребеночек. Если боишься пьяного зачатия – я прочла все, что нашла по этому поводу! Риск минимален!

Ланской с остервенением бросил телефон Божены на диван, который весьма удачно для последней подвернулся под руку. Отошел от двери и запустил пятерню в волосы. Он не верил ни единому слову той, которая собиралась разрушить его жизнь. Не верил слишком запоздало.

– Не смей больше лезть туда, где тебя не ждут, – пророкотал Ланской, после чего пошел к выходу из квартиры.

Аккомпанементом его ухода стала новая барабанная дробь, которую выдала запертая Божена.

– Оля, здравствуй.

Голос свекрови в телефонной трубке звучал непривычно мягко, едва ли не заискивающе. Это было настолько необычно и странно, что захотелось даже взглянуть на экран смартфона, чтобы убедиться, что звонит именно она.

– Здравствуйте, Римма Феликсовна.

– Я спросить хотела… у Теодора ведь послезавтра именины… вы собираетесь отмечать?

И снова я ощутила всю весомость перемены в ней: в былые времена Римма Феликсовна не задавала бы вопросов, а потребовала у меня отчета о том, как идет подготовка к столь важному, по ее мнению, празднику.

Именины или, иначе говоря, день ангела, два предыдущих года мы праздновали именно по настоянию свекрови, которая считала, что ее Теодор этого несомненно заслуживает, и в самом пышном причем обрамлении.

Теперь, конечно, все переменилось. Но именины, в общем-то, уже стали в семье некоей традицией и нарушать ее из-за грядущего развода мне казалось все же неправильным.

– Да, конечно, – ответила Римме Феликсовне после небольшой паузы. – Непременно отметим.

– Я ведь могу… прийти?

И снова – эта робость, эта неуверенность, так на нее непохожие, чуждые… и что скрывать – подкупающие.

– Вы о чем? – не скрыла я своего удивления. – Я ведь сказала уже… вы Тео не чужая. Конечно, мы будем вам рады.

Протяжный, дрожащий выдох был мне ответом, за которым последовало молчание. Но недолгое. Когда Римма Феликсовна снова заговорила, я узнала в ней ту, прежнюю свекровь, которая принимала в жизни внука самое активное участие. И вместе с тем – переменившуюся в главном…

В том, что теперь ей было дело и до мнения других людей тоже. Моего мнения.

– Я тут подумала, – оживленно затараторила она, – что если ты занята, то мы могли бы снять какое-то кафе, чтобы не пришлось готовить дома. Или я могу…

Она резко замолчала, словно не отваживаясь продолжить. Но мне показалось, что я поняла то, о чем она так несмело умолчала. Немного поразмыслив, все же решила протянуть ей оливковую ветвь мира.

– Или вы могли бы приехать и помочь мне с приготовлениями, – предложила мягко.

– Я с радостью! – выдохнула Римма Феликсовна с таким облегчением, что я мгновенно поняла, что поступила абсолютно правильно.

В конце концов, невозможно постоянно жить прошлым и лелеять обиды. Нужно шагать дальше и как-то примиряться с теми, кто все равно уже не исчезнет из моей жизни, потому что тесно с ней связан.

– Вот и договорились, – заключила я с улыбкой.

* * *

Следующим шагом я позвонила Глебу.

В конце концов, его именины сына тоже касались самым непосредственным образом.

– Мне звонила твоя мать, – начала я без лишних предисловий, едва мы покончили со стандартными, отвратительно-пустыми приветствиями.

И, хоть и не могла этого видеть, но ясно почувствовала, как от этой новости Глеб мгновенно напрягся. Это подтверждал и его тон, когда он спросил в ответ:

– Что на этот раз?

– Все в порядке, – поспешила я его успокоить. – Она просто хотела узнать, будем ли мы отмечать именины Глеба. Я сказала, что, конечно, будем. Ты ведь не против?

Повисла пауза. Я не могла понять, о чем он думает в этот момент – может, о том, что вовсе и не собирался в этом всем участвовать? О том, что у него уже были планы на этот день?

– Если ты занят… – начала было я.

– Нет! – выдохнул он шумно, поспешно. – Нет, конечно. Я только «за». И… я рад, что ты мне позвонила, спросила…

Я раздосадованно перевела дыхание.

– Глеб, я ведь вроде бы ясно дала понять, что я адекватная, что для меня важнее всего благополучие сына…

– Черт, Оль, – перебил он в ответ. – Я не так выразился. Я просто хотел сказать, что безумно рад слышать твой голос. Что скучаю по вам – по тебе, по Тео…

В его словах было столько искренности и какой-то даже… уязвимости, что у меня защемило сердце.

– А еще – что у меня для вас есть все время мира. Потому что нет никого важнее.

Он бил по чувствительным струнам и, наверно, прекрасно знал это. А я… я из последних сил пыталась держаться, чтобы не позволить себе нафантазировать лишнего. Чтобы не допустить перевеса чувств, таких внезапных и оглушительных, над разумом.

– Могу я как-то помочь? – спросил Глеб, когда молчание, полное моей борьбы с самой собой, затянулось.

– Купи все необходимое для праздника, – откликнулась с облегчением. – Особенно те свечки с ангелами, которые так обожает Римма Феликсовна.

– Хорошо…

В голосе мужа слышалось явное удивление, но ничего уточнять он не стал.

– Ну тогда… до встречи, – проговорила я, готовясь закончить этот разговор.

– Подожди, Оль!

Я невольно задержала дыхание: показалось, что он сейчас скажет что-то важное, что я хочу и одновременно – не хочу, слышать…

– Можно я приглашу кое-кого? – поспешно спросил Глеб.

Какое-то странное разочарование растеклось по душе холодящей волной.

– Надеюсь, не Божену, – не удержалась я от того, чтобы съязвить.

– С ней покончено, – твердо заявил Глеб в ответ и его тон меня даже удивил.

– Тогда приглашай, – пожала я в ответ плечами. – Пока.

И снова – пауза, наполненная мучительным ожиданием чего-то… чему и сама не могла дать названия.

– Пока, Оль, – сказал он и отголоски его слов растворились среди обрывистых гудков.