Книга Севастополь в огне. Корабль и крест, страница 9 – Юрий Суходольский

– Олю, Якова побуди, – попросил ее Биля.

Когда Ольга вышла, Али оставил чашку, вытер пот со лба и произнес:

– Прекрасное оружие твоем доме, хозяин. – Он восхищенно смотрел на шашку, но видно было, что взгляд его прежде всего приковывали два револьвера, висящие рядом с ней на ковре. – Могу ли я взглянуть поближе, дорогой?

– Что ж, смотри.

Али подошел к спинке кровати, но сначала взял не револьвер, а простой с виду кремневый пистолет.

Кравченко тут же пододвинул поближе свой, который лежал рядом с ним на скамье.

– Это отличный пистолет, настоящий харбукинец – сразу определил Али изделие знаменитых на весь Кавказ мастеров-оружейников. Из него можно попасть в монету с пятидесяти шагов! – добавил он, бережно вернул оружие на место и осторожно взял в руки револьвер.

Он окинул его быстрым взглядом знатока, который мгновенно оценивает все преимущества вещи, понравившейся ему, и повернулся к Биле.

– Настоящее чудо! Что это?

Хозяин дома встал, подошел к гостю и ответил:

– Это называется револьвер.

– Ему нет цены! Ничего не устоит перед ним!

– Да, прежней войне конец.

– Такое оружие – мечта любого воина. Пять невольников, десять – мало будет! Ста не хватит!

– Возьми от меня в подарок.

– С благодарностью приму его! – Али расцвел, как ребенок, подошел к столу и положил револьвер у своего места.

Кравченко сплюнул с досады.

– Есть у меня и для тебя подарок, брат мой! – сказал Али, подошел к стене, где со вчерашнего дня висело его оружие, снял шашку, поклонился и передал ее хозяину дома.

Рукоятка у шашки была самая простая, и по лицу Били на мгновение скользнула тень недоумения. Больно уж неравным показался ему ответный подарок черкеса.

Али ждал.

Биля выдвинул клинок из ножен и мгновенно увидел все его достоинства.

Он вложил шашку обратно в ножны, передал ее Кравченко:

– Что скажешь?

Тот осторожно принял шашку, вынул из ножен, осмотрел, встал и подержал в руке, проверяя баланс.

– Настоящая «франка», шашка древняя, булат! Полоса самая легкая, гибкая, звонкая, как коса. Ее не на бурке пробовать на панцире! Хороша, слов нет! Такая ружейный ствол перерубит, – наконец сказал он.

– Пойдем, проверять будем! Есть у меня, афэ, – проговорил Али и начал раздеваться.

Под его черкеской оказалась древняя кольчуга тончайшей работы. Ольга, было вошедшая в горницу, выскочила обратно от этого зрелища раздевающегося при ней чужого мужчины.

Али в одной нательной рубахе вышел к крыльцу и приладил на сноп соломы свою кольчугу. За его спиной стояли Кравченко, Биля и Яков, который еще не до конца проснулся и иногда потирал рукой глаза. Чуть поодаль держалась Ольга, скрестив руки на груди.

На плече у кольчуги был виден недавний разрыв от револьверной пули Били. Он был заделан кольцами новой грубоватой работы.

– Не жаль кольчугу-то? – спросил Биля.

– Не жаль, хотя этот афэ двести лет в моем роду. А эта шашка работы знаменитого Айдемира, – ответил Али.

Он взял клинок из рук Били, оставил ему ножны, подошел к кольчуге, потом сделал от нее шаг назад. Черкес прикрыл глаза, выровнял дыхание, завел левую руку за спину и ударил так быстро, что человеческому глазу было почти невозможно уловить это движение. На кольчуге развалилась полоса прорубленных колец.

Биля и Кравченко оценили этот удар, но не подали вида.

Али подошел к Биле, взял шашку за клинок у рукояти, передал ее ему и почтительно произнёс:

– Я прошу твоей дружбы!

Биля обернулся к жене.

– Оля, неси молоко.

В небольшую крынку с молоком упала серебряная монета. Али взял посудину огромной ладонью, выпил из нее половину и передал Биле. Тот допил молоко до конца, выложил на ладонь монету, бережно обтер ее о рукав и положил в карман.

Яков и Кравченко, стоявшие сейчас рядом с Билей, воспринимали происходящее по-разному. Яков – восторженно, а Кравченко – весьма и весьма скептически.

– Пусть не ржавеет наше братство, как это серебро! – произнес Биля слова кунацкой клятвы.

Али прошел в горницу, снял со стены свои вещи, вынес их во двор, передал хозяину дома бурку и заявил:

– Брат мой будет всегда доволен Али!

Уже сидя в седле, черкес бережно вложил в кобуру револьвер.

Пистолет, вынутый из нее, он протянул Якову и сказал:

– Возьми, юный хеджрет!

Сын посмотрел на отца, тот кивнул.

Парень с радостью взял оружие и заявил:

– Нечем мне отдариться, дядя Али.

– Дядю нашел! – пробурчал Кравченко.

– Много еще возьмешь добычи воин, сможешь дарить! – с улыбкой проговорил черкес.

В открытые ворота на рысях въехал Чиж. К его коню был привязан второй, в узде, отделанной серебром, с дорогим оружием в седельных сумках.

– Здравствуйте, станичники! – сказал он, соскочил на землю и отвязал от луки своего седла повод второго коня. – Вот возьми, отдай отцу Маликат. Конь ничуть не хуже того. Оружие все цело. Пусть крови не ищет. Девке скажи, кланяюсь ей, – проговорил Чиж и передал повод Али.

– Хорошо, – сказал тот, обернулся и привязал повод к луке своего седла.

Закончив с этим, черкес выпрямился, поклонился еще раз Биле и Ольге.

– Да даст тебе Аллах все, чего ждёшь! Сын ваш да будет невредим!

Али было тронул коня, но Биля остановил его вопросом:

– А скажи нам, мил человек, с чего же ты так хорошо по-русски говоришь?

– Я аталык, – ответил Али, дал повод коню и выехал со двора.

– Что он сказал? – спросил Яков.

– Он атылык, приёмыш – откликнулся Кравченко. – Такой обычай у них, детей до седьмого года в приемные семьи отдавать. Нашим тоже, казакам. Знать бы еще, к кому он попал.

– Может, и узнаем, – сказал Биля.

– Да ты этого кунака больше и не увидишь. Он револьвер схватил и айда! По кому он теперь ещё палить из него станет? Азия одна…

– Значит, и у его отца были кунаки среди наших.

Али степенно удалялся и тихо пел какую-то песню. В это время вдали показался верховой, несущийся галопом. Черкес завидел его и тут же пустил коня рысью. Пластуны заметили этот маневр и переглянулись.

Биля приложил ладонь к глазам и посмотрел в сторону всадника, который летел к хутору.

– Это Петр Прасолов, – сказал он.

– Догнать басурманина? – спросил Кравченко.