Онлайн книга «Аэростаты. Первая кровь»
|
– Да. Завтра Дедуля за мной приедет. – Я наблюдал за тобой, у тебя возвышенный ум. Тебя здесь очень ценят. Надеемся, что ты к нам вернешься. Несмотря на посыпавшийся на меня град детских насмешек, я зарделся от гордости. Пьер Нотомб обладал даром по-особому обходиться с людьми: он обращался к каждому как к главному человеку своей жизни. Потому-то он и внушал уважение. Дедуля был пунктуален. Он ничего не сказал по поводу моей грязной дырявой матроски и жалкого вида. Урсмар отвез нас на станцию. В поезде, по дороге в Брюссель, я попытался объяснить Дедуле, почему мне так понравились каникулы. Генерал слушал меня вполуха. Он, казалось, был удовлетворен и принимал мой лепет с безразличием старшего по званию. Дома меня ждала Бабуля, испустившая вопль ужаса при моем появлении: – Дорогой, что они с тобой сделали? Она подошла и крепко обняла меня: – Ты худой как щепка! И одет как нищий! Признаюсь, я был в восторге от такой реакции и решил ее подогреть: – Нам не так уж много доставалось еды, – произнес я с геройским видом. – Ужас какой! Ты, наверно, умираешь с голоду. – Честное слово… – Ужин подадут через час. Сперва я тебя почищу. Она раздела меня, обнаружила кожу да кости и заплакала: – Никто не имеет права лишать ребенка еды! Я залез в полную до краев ванну, вода сразу стала коричневатой. – Ты там мылся? – Иногда… На самом деле я порой плавал в озере, вот и все. – Где мама? – Сегодня вечером она будет ужинать с нами. Бедняжка Клод, увидеть тебя в таком состоянии! Бабуля щедро намылила меня, вытерла и одела во все чистое. – Что они сделали с твоей одеждой, эти дикари? – спросила она. – Это мы по деревьям лазили, – соврал я, чтобы выгородить клан. Вопреки Бабулиным прогнозам, мама при виде меня не выразила неодобрения. – Ты видишь, какой он тощий? – спросила Бабуля. – Ну и хорошо. Наконец-то ты похож на отца. Мне так хотелось есть, что я не мог смотреть ни на что, кроме еды. Бабуля наложила мне огромную тарелку, и я набросился на нее. – Ну-ну, Пэдди, где твои манеры? – вмешалась мама. – Мы больше никогда не пошлем ребенка к этим варварам! – заявила Бабуля. – Я хочу опять в Пон-д’Уа! Мне очень понравились каникулы! – А может, ему нравится, когда его бьют? – сказала Бабуля. – Ты туда поедешь, – сказал Дедуля. Генерал явно одобрял дурное обращение, которому я подвергался у Нотомбов. “Наконец-то он закалился и может идти в школу”, – думал он. Он не ошибся. В первый день в начальной школе я оказался одним из немногих, кто не умирал от страха. Выяснилось, что нас пятеро мальчиков на пятнадцать девочек. Девочки никакой опасности не представляли: достаточно было нахваливать их волосы, и дело в шляпе. С мальчиками я строил из себя крутого: держал рот на замке и глядел куда-то вдаль. Разве я не сын военного, подорвавшегося на мине, и не внук генерала? – А у меня туберкулез, – сказал мне Жак, видимо рисуясь. – У меня трое знакомых от него умерли, – ответил я в утешение. – Поможешь мне с уроками? Читать и писать я умел давно, а потому стал подспорьем для школьных товарищей. На переменах, во дворе, я предпочитал в одиночку ловить воображаемый мяч, бросаясь на землю. Когда меня спросили, почему я так себя веду, я ответил, что хочу стать членом футбольной команды, вратарем. Мне объяснили, что футболом занимаются только ученики старше десяти лет. Я уныло вздохнул: еще так долго ждать… У меня вошло в обыкновение проводить перемены с Жаком. Он пригласил меня к себе домой после уроков. Его мать разговаривала со мной как с каким-то интеллектуалом, потому что я был первым учеником в классе. Она считала, что школьные успехи ее сына – моя заслуга, и подарила мне шоколадку. По ночам я ложился в свою теплую, удобную постель. И тосковал по тюфяку в общей спальне Пон-д’Уа: как хорошо было спать вместе со всей бандой и слушать сову! Мама смотрела на меня с портрета напротив кровати – такая ласковая, какой я ее никогда не видел. – Ты любишь Пон-д’Уа, мама? – спросил я. – Там я узнала величайшее счастье, – ответила она. – Я тоже. Она улыбнулась. Наверно, эти счастья были несравнимы. – Ты не хочешь туда съездить? – Ни за что на свете. Это разбило бы мне сердце. Первый триместр показался мне бесконечным. На Рождество Дедуля позвал меня: – Тебе шесть с половиной лет. Ты ведь мужчина, правда? – Да. – Поедешь в Пон-д’Уа один. Билет я тебе купил, Урсмар встретит тебя на станции в Абе-ла-Нёв. Бабуля пыталась возражать, хотела меня проводить. Генерал держался стойко. – Ребенку нужно закаляться, – раз за разом твердил он. – Он две недели будет жить у этих дикарей! Этого разве мало? – Бабуля, я могу сам нести вещи, – вмешался я. Не говоря уже об устрашающем количестве шоколадок и печенья, которыми она набила мне чемодан. Я обрадовался – будет чем накормить банду – и тащил чемодан без всяких разговоров. Четыре часа в поезде показались мне сказкой. Чем дальше мы забирались в Арденны, тем толще становился слой снега. Лес стоял под таким грузом белизны, что некоторые деревья опускали руки-ветки, как я со своим чемоданом. Урсмар поднял его без всякого труда. Последние километры подвода проехала в полной тишине. Наконец показался замок в снежном обрамлении. Красота превосходила все мои ожидания. Бабушка, укутанная в пальто, но все равно дрожащая от холода, выбежала навстречу и крепко обняла меня: – Патрик мой, как ты славно раскраснелся! Иди погрейся в штуф. – Во что? – Штуф. Это местное словечко. Сейчас поймешь. “Штуф” означал способ, позволяющий пережить зиму в Арденнах. Все домашние, включая животных, набивались в одну комнату, где они могли поместиться. В Пон-д’Уа такой комнатой была средняя гостиная. Собственно, это был не совсем штуф, лошади туда не допускались. Но так или иначе мороз отменил все социальные границы: Леонтина и Урсмар жили вместе с Нотомбами. Патриарх занимал лучшее место – сидел у огня. – Как я рад видеть тебя снова, Патрик! Подойди, поцелуй меня. Я протиснулся между сбившимися в кучу телами и добрался до Дедушки. Он взял мои руки в свои и оглядел меня сверкающим взором: |