Книга День другой – кошмар все тот же, страница 67 – Евгений Меньшенин

– Нет. Олег был сдержан, когда на словах объяснял мне смысл его сюжетов. Мне кажется, он просто не все мне рассказывал.

– Насчет скрытности. Вы от кого-то скрывали ваши возобновленные отношения с Олегом?

– Нет.

– Вы знали, что Олег скрывал, что вы снова с ним? Как мы выяснили, его мама Лариса Боровина и его лучший друг Василий Немков были не в курсе, что вы снова с ним вместе.

– Нет. Я не знала.

– У него были причины скрывать от друзей вашу совместную жизнь?

– Ну. Если честно, то с Васей у нас как-то не заладилось. Мы с ним не сдружились. Это лишь мое предположение, но может, Олег не хотел, чтобы Вася критиковал его, что мы снова стали встречаться. А насчет мамы я не знаю. Для меня это тоже вопрос, почему он скрывал даже от мамы, что мы снова вместе.

– Давайте вернемся к сюжетам его рассказов. Вы уже сказали, что он вам рассказывал сюжеты. Как вы отнеслись к ним?

– Мне не понравилось. Я попыталась его отговорить писать такое. Я сразу поняла, что до добра это не доведет. Потратила не один вечер, чтобы объяснить Олегу, что это плохая затея. Но он меня не слушал. Я говорила, что нельзя писать такое, это очень плохо, это чревато. Ну вы сами понимаете.

– Объясните нам, как по вашему мнению, чем это чревато.

– Вот этим, – она обвела зал суда руками. – Судом и наказанием. Я просила его остановиться, пока не поздно. Просила, умоляла, но он не слушал. Он все больше и больше погружался в свои сюжеты. У меня было ощущение, что он тонет в болоте. Я делала, что могла. Но ничего не помогало.

Надя взглянула на Олега и отвернулась. Его темные глаза смотрели на нее. Он слегка улыбался.

– Видели ли вы, как он писал?

– Да. Видела.

– Он что-то употреблял, когда писал?

– Нет, он очень редко пил. И только в выходные. Наркотиков в нашем доме не было никогда.

– На чем работал Олег?

– На макбуке, который он купил еще в две тысячи двенадцатом.

– Опишите нам этот макбук.

– Он в красном прозрачном чехле, на нем наклейки, на одной изображен мертвый святой отец, лицо которого превратилось в череп, и он подставляет руку к уху, будто звонит по телефону. На второй наклейке монашка из пальцев сплела пентаграмму.

– Прошу, покажите нам улику номер семь, – сказал обвинитель.

Вышел молодой человек в форме и поднял вверх прозрачный пакет. В нем был тот самый красный ноутбук с двумя наклейками.

– Это он? – спросил обвинитель.

– Да, – сказала свидетельница.

Молодой человек в форме ушел.

– Вы совершенно точно уверены, что это были именно те рассказы, которые он выложил у себя на странице, озаглавив сборник… э-э-э… – Обвинитель сделал паузу и заглянул в бумаги.

И тут впервые писатель подал голос:

– «Где мой воробушек?»

Все посмотрели на него с нескрываемым презрением. Даже Надя. Олег же сверлил ее глазами в ответ. Обвинитель улыбнулся.

– Благодарю вас. Да, именно так он и называется, «Где мой воробушек?». Вы уверены, что это был тот самый сборник?

– Да, – сказала Надя. – Уверена.

– Почему?

– Олег иногда говорил о нем, выбирал название. Сначала сборник назывался «Тошнота», потом «Чума» или что-то такое, даже вроде бы «Ресторан в аду», не помню точно. Но потом Олег сказал, что придумал крутое название. Вот это. «Где мой воробушек?» Мне стоило догадаться, что он болен, после того как я услышала это.

– Олег говорил о том, что хочет его опубликовать?

– Нет, он говорил, что не собирается его публиковать.

– Тогда для чего нужно было выбирать название?

– Понятия не имею. Я спрашивала: а зачем ты пишешь и столько времени тратишь, если не собираешься это публиковать? Ответ был такой же.

– Видели ли вы в его ноутбуке документы с этими самыми строками, которые появились в опубликованных рассказах?

– Олег мне не позволял рыться в своем ноутбуке, он очень ревностно его охранял, будто скрывал там что-то очень ценное. Сейчас-то я уже понимаю, что именно. Но… Да, я видела кое-что.

Олег выпрямился, впервые его взгляд выражал заинтересованность, брови насупились, руки легли на стол.

– Когда вы заглядывали в черновики? – спросил обвинитель. Он заметил реакцию Олега.

– Однажды Олег заснул за ноутбуком. Это было рано утром, часов в пять. Я встала в туалет, хотела разбудить его и отправить спать. Но когда подошла, заглянула в ноутбук, просто ради интереса, то прочитала несколько строк. Это было мерзко, знаете, там была сцена, с каким-то странным существом, выросшим из блевотины из унитаза. И почему-то Олег называл это Богом. Мерзость. Я тут же отвернулась.

– Есть ли в сборнике, о котором мы все говорим, эта сцена?

– Да, есть, – сказала Надя.

– Могу ли я зачитать ее? У меня есть вырезка из рассказа «Отсюда есть два выхода, но они оба тебе не понравятся».

– Мы вам верим, – сказал судья. – Насколько я знаю, в деле есть все документы? Вырезки, копии?

– Да, совершенно верно.

– Пусть присяжные ознакомятся с ними в комнате совещания. Сейчас мы это пропустим. Пожалеем наших слушателей в зале, – сказал судья.

– Хорошо. Тогда я продолжу.

Обвинитель повернулся к Наде.

– Употреблял ли Олег запрещенные препараты, когда писал рассказы? Был ли под действием алкоголя?

– Он писал трезвым, насколько я знаю, – сказала Надя.

– А когда не писал?

– Ну иногда выпивал пиво по выходным. Не более. Больше ничего не принимал. Разве что «Спазмалгон», когда болела голова, и что-то от простуды, из моей аптечки, когда болело горло.

– Скажите, Олег обращался когда-нибудь к психологу или психотерапевту?

– Нет, насколько мне известно.

– Просили ли вы его это сделать?

– Да. Несколько раз. Я предлагала пойти к психологу вместе.

– Что он ответил?

– Что у него нет проблем, чтобы обращаться к психологу.

– Напомню вам, господа присяжные, что человек, который в детстве выключал в доме свет и сам же убегал от темноты, который переставал общаться с другом и мамой, как только брался за рассказы, и которому снились кошмары, от которых он просыпался в мокрой постели, который думал, что за ним кто-то ходит по пятам, который ничего не рассказывал своей матери о своих проблемах с девушкой, а впоследствии не рассказал, что снова живет с ней, заявил, что у него нет проблем.

Он обвел присяжных взглядом. Люди застыли в молчании. На лицах отражалось напряжение.