Книга Вороны не умеют считать, страница 49 – Эрл Стенли Гарднер

— Так мне кажется. Я допускаю, что именно близость Ширли с Шарплзом создала преграду между ней и Кеймероном.

— Близость… Интимная?

— Я так не говорила.

— А все же?

— Я в этом не уверена. Не был уверен и Роберт Кеймерон. Но он чувствовал себя как бы третьим лишним.

— Все, что вы говорите, очень важно. Продолжайте, пожалуйста.

— Кеймерон и Шарплз были друзьями — не очень близкими, но их связывали общие дела. И эти дела шли хорошо. Кеймерон жил отшельником, Шарплз — совсем иначе. Потом что-то случилось. Что именно — не знаю. Однажды мистер Кеймерон попросил мою мать зайти к нему.

— Когда?

— Утром в тот самый день, когда его убили.

— Ваша мать виделась с ним?

— Да.

— В котором часу?

— Примерно в половине десятого.

— О чем они говорили?

— Не знаю. Но ведь убийство произошло позже, правда?

— Да, Кеймерона убили позже. А вы уверены, что Хуанита была у него действительно в половине десятого?

— Так она мне сказала.

— Когда она вам это сказала?

— В тот же день вечером. Я поняла: случилось что-то страшное. Мама была очень взволнована. Она пыталась дозвониться мистеру Шарплзу и никак не могла застать его. Тогда она позвонила Ширли Брюс, но та согласилась встретиться лишь на следующий день.

— Что было потом?

— Потом мама все-таки дозвонилась Шарплзу, он что-то ей сказал, и она успокоилась. То есть она, конечно, была возбуждена, но уже не так, как до разговора с ним.

— Когда состоялся этот разговор?

— Ближе к вечеру. Ширли ведет себя, как королева, и это нравится маме. Ширли — ее идеал. И вообще маме всегда хотелось, чтобы я походила на нее.

— А теперь, — сказал я, — пришла пора перейти к делу.

— Что вы имеете в виду?

— Сейчас мы поедем к одной женщине.

— К какой женщине?

— К сеньоре Лериде. Вам знакомо это имя?

— Лерида? — переспросила Дона. — Не припомню. Она живет здесь, в Лос-Анджелесе?

— Да.

— А зачем нам нужно к ней ехать?

— Пока не знаю.

— Вы хотите расспросить ее о чем-то?

— Да.

— А при чем тут я?

— Мне нужна свидетельница и переводчица.

— Но почему именно я?

— Думаю, разговор будет вам интересен.

— Этот разговор связан с убийством Роберта Кеймерона?

— Да.

— Хорошо, я поеду с вами. Но предупреждаю: я не скажу ничего… что… что могло бы повредить моей маме…

— Вы знали, что у вашей матери всегда при себе нож?

— Да.

— Она может метнуть его, если понадобится?

— Да, она не раз говорила мне, что женщина должна уметь постоять за себя. Помню, когда я была еще совсем маленькой, она учила меня…

— Чему?

— Метать нож.

— И вы научились?

— Научилась.

— Вы тоже всегда ходите с ножом?

— Нет.

— Никогда не берете его с собой?

— Никогда.

— Кстати, где ворона?

— Наверное, в своей клетке в сарае.

— Она скучает по Кеймерону?

— Еще бы! Знаете, что придумали эти полицейские? Они затянули брезентом отверстие в крыше, которое Кеймерон пробил для Панчо. Тот несколько раз летал туда, даже пытался продолбить брезент клювом — не получилось. Так что бедная птичка вернулась ко мне. Она очень скучает.

— Вы привязались к Панчо?

— Конечно.

— А он к вам?

— Тоже. Ведь после гибели мистера Кеймерона у него не осталось никого, кроме меня.

— Как ваша живопись?

— Вам действительно интересно?

— Да, очень.

— Рисую понемножку.

— Что-нибудь удалось продать?

— Так, кое-что.

— Давно?

— Не очень.

— А ваша мать помогает вам, дает деньги?

— Зачем вам это знать?

— Это очень важно — важнее, чем вы можете предполагать.

— Нет, она не помогает. Маме не нравится, что я увлекаюсь живописью. Иногда мне приходится туго, но ничего, как-то выхожу из положения.

— Продаете картины?

— Я же вам говорила: искусство, живопись — моя жизнь. И только когда мне совсем есть нечего, ищу какой-нибудь заработок. Экономлю на чем только могу. Скоплю немного — снова принимаюсь за свое.

— Вы чем-то напоминаете девушку с той картины…

— Девушку, которая смотрит за горизонт?

— Которая смотрит куда-то за пределы этого мира — в будущее. Наверное, вы вкладываете всю душу в свои работы?

— Может быть, именно поэтому их никто не покупает?

— Их не покупают потому, что люди разучились ценить искренность. Сейчас в моде бездушные картинки — всякие полуобнаженные красотки и прочая чушь. Ваши работы полны смысла, и я уверен: придет время — их начнут покупать. И вы станете знаменитой.

— Благодарю вас. — Дона крепко сжала мою руку. — Знаете, иногда я готова прийти в отчаяние… И мне очень нужны такие сочувственные слова… Только… только очень прошу вас, Дональд: не говорите ничего плохого о маме.