Книга Сердце на Брайле, страница 6 – Паскаль Рютер

– Хочу спросить… Ты уже читала книги Александра Дюма?

– Отца или сына?

– В смысле, отца или сына?

– Александра Дюма-отца или Александра Дюма-сына?

Я больше ничего не понимал, всё опять начало усложняться, и я решил, что разузнаю об этом попозже, а сейчас надо срочно сменить тему разговора. Я попытался вспомнить хоть что-нибудь, где я точно не сморожу чушь. Вдруг я взглянул на ее правую руку. Она носила огромное кольцо, поэтому я решил сделать ей комплимент:

– Какая граната на кольце ^[8]. Оно настоящее?

Я не сразу понял, почему девочка посмотрела на меня, словно на пришельца. Она даже не знала, что ответить, как будто мы разговаривали на разных языках. Я снова начал:

– Кажется, тебе интересны всякие там научные штуки.

Она немного растерялась от очередного поворота в разговоре и нахмурилась. Наверняка подумала, что я пытаюсь ее закадрить или что-то в этом роде.

– А тебе неинтересны?

Наконец-то, вот оно. Ее имя – Мари-Жозе.

– Конечно, – ответил я как можно убедительнее, – конечно, тоже интересны. Но не каждый день.

– Мне вот показался очень полезным урок биологии о глазах.

Мари-Жозе выглядела задумчивой и какой-то далекой. Она продолжала, словно про себя:

– Удивительно, что происходит с радужной и роговой оболочками…

– Тоже видела, да? – спросил я. – Когда он начал объяснять, как можно ослепнуть из-за этой хре… этой штуковины, роговицы…

Мы проходили мимо булочной, когда я заметил, что солнце уже село и начало смеркаться. Вдруг Мари-Жозе остановилась, повернулась ко мне и сказала с улыбкой в голосе:

– Когда ты ослепнешь, то не увидишь снега в Ницце, равно как не узнаешь, отлив это или прилив. Весьма печально, особенно когда так любишь этот регион и его климат…

Она повернулась спиной, на том мы и распрощались. А для меня это было полное унижение.

В этом определении содержалось как минимум два непонятных мне слова. Если нужно быть специалистом, чтобы понять определение, то зачем это вообще надо?

* * *

Когда я вернулся домой, то тут же задал папе вопрос, который не давал мне покоя:

– Пап, серьезно, вот ты знал, что было два Александра Дюма?

Он оторвался от «Объявлений для профессионалов и любителей», в которые всегда погружался с головой.

– Да, отец и сын.

Я вздохнул с болью.

– Почему ты так вздыхаешь?

– Ну, я вижу, что много людей знают кучу вещей, о которых я даже не слышал… По дороге из школы я встретил одноклассницу, так вот, она уже в курсе, что было два Александра Дюма. Я больше никогда не заговорю с ней о «Трех мушкетерах». А Хайсам небось вообще сто лет об этом знает… Ну вот зачем, скажи, Александр Дюма дал своему сыну такое же имя?

– Понятия не имею. Может, хотел, чтобы тот писал книги, как отец, поэтому подумал, что такое имя принесет ему удачу.

– Забавный обычай. А кто написал «Трех мушкетеров», отец или сын?

– Отец.

– Я так и подумал…

– Почему это?

– Гораздо больше похоже на книгу отца, чем сына.

Дом полностью погрузился во тьму, и мне стало интересно, как папе удается до сих пор делать заметки в «Объявлениях», где такой мелкий шрифт. Я включил лампу на буфете и открыл рюкзак, чтобы вытащить из него вещи.

– …Наверняка книги его сына, сына Александра Дюма, менее удачные и образовательные. А что он вообще написал?

– Я уже не помню. Что-то вроде «Черного тюльпана», кажется, и еще «Даму с камелиями». Красивая история о женщине с цветами. Она была влюблена и больна одновременно.

Затем папа снова погрузился в «Объявления для профессионалов и любителей» – это был небольшой журнальчик, который он в свое время придумал, чтобы самые разные коллекционеры могли общаться между собой. Но больше всего меня восхищало в папе то, что в своем журнале он сам предлагал любителям старья разные штуки. В городе у него было что-то типа склада, где отец хранил всякий хлам, пока на него не найдется покупателя. «Канада» – так мы называли этот склад – досталась ему от дедушки. Это странное место разрослось в моих фантазиях до размеров целой сказочной страны. Я никогда там не был и даже понятия не имел, почему отец назвал свой склад «Канадой». Но я точно знал, что однажды увижу это место и в моей жизни начнется новая глава.

– Папа?

Он оторвался от журнала. У него были красивые голубые глаза, немного влажные, и мне всегда казалось, что он вот-вот расплачется.

– Да?

– А твой папа поступал так же, как ты со мной? Он следил за твоими школьными делами?

Папа надел колпачок на ручку, посмотрел на меня взглядом, полным нежности, и нарисовал в воздухе длинную макаронину.

– Он приехал из Польши перед самой войной, а как только мир восстановился, начал продавать всякий металлолом… Когда стало получаться, то он был слишком занят в «Канаде», чтобы пристально за мной следить…

– То есть ты сам заделался таким крутым?

Он кивнул, задержав дыхание, и это было потрясающе.

– Пап, скажи, а ты очень любил своего папу?

Он застенчиво улыбнулся – скромность и всё такое – и снял колпачок с ручки. А я подумал, что папа сейчас ускользнет от меня, прям как рыба с крючка.

– Я не уверен, хорошо ли его знал… Сегодня, когда я обо всём этом вспоминаю, даже спрашиваю себя, действительно ли он существовал. Думаешь, отец и сын много знают друг о друге?

Папин взгляд внезапно стал странно-серьезным. Вокруг повисла суперторжественная атмосфера, однако философские грозы могли разразиться в любой момент.

– Да ладно, пап, мы ж с тобой прекрасно знакомы, разве нет? А мой друг Хайсам и его отец тоже знают друг друга, как шахматную доску…

Он задумался на несколько секунд. Казалось, мыслями он был где-то далеко.

– Да, ты прав. Мы с тобой друг друга знаем. Да, знаем…

Вид у него был не очень уверенный.

– У меня есть еще пара вопросов, но это неважно.

– Да давай уж.

– Ну для начала, мне интересно, как учителя покупают туалетную бумагу, прямо вот так, у всех на глазах?

– Я тоже задавался этим вопросом в твоем возрасте. До сих пор не знаю ответа. А второй вопрос?