Онлайн книга «Госпожа Вольтури»
|
Он замолчал, повернулся ко мне и постарался разглядеть меня в темноте. – Постой, – с лёгкой ноткой догадки прошептал он. – Ты завидуешь? – Кому? – ещё прокручивая в голове его слова, спросила я. – Соне… – пояснил он и резким движением, схватив за плечи, прижал меня к каменной стене. – Почему я должна ей завидовать? – удивилась я его поведению. – Она ждёт ребенка…от Люциана… – И? – дерзко глядя ему в глаза на расстоянии нескольких сантиметров, говорила я. – Ты хочешь ребенка? – слегка коснувшись губами моего уха, ядовито, но так сладко, произнес он. Я молчала. Если он захочет – сам все прочитает в моих мыслях. Однако, он ничего не говорил и ждал моего ответа. Ему хотелось это услышать из моих уст, а не вломиться в мое сознание и разорить его до тла. – Да. Хочу, – решительно подтвердила я. – Ты только представь себе, какой он будет, наш ребенок! Он слегка отстранился, прикусив нижнюю губу. Зрение привыкло ко мраку и позволяло видеть все и даже больше. – Он унаследует бессмертие сразу от двоих родителей, но будет наполовину вампиром, наполовину человеком, но неуязвимым! Никто не сможет его убить! Вообрази на секунду это чудное создание! – умоляла я его, взяв его за руки и, прижав его ладони к своему сердцу. Он опешил. Аро ни за что не мог представить себя отцом. Он, глава вампирского клана, хранитель закона, судья и палач в одном лице… Ему придется проводить время со своим хрупким чадом, которое оказывается не такое уж и беззащитное. Ребенок будет обладать его силой, способной сокрушить любого, кто встанет на его пути, нашей красотой и моим бессмертием. – Каллены… – пренебрежительно прошептал он. – Ты хочешь, как они? Чтобы наш ребенок походил на Ренесми? – Он будет другим. Он будет неуязвимым, понимаешь? Аро опустил взгляд, стараясь побороть свое отвращение к подобной идее, стать такими же, как Белла и Эдвард Каллены. Он думал над тем, что ему предстоит пройти, прежде чем объявить о рождении своего наследника. В его голове приводилось тысячи аргументов за зачатие и рождение, но и против этого было достаточно фактов. Когда родилась Ренесми, Вольтури пришли на территорию Калленов, чтобы убить ребенка, поскольку считали, что Карлайл и его семейство нарушило закон: не обращать детей в вампиров. Сколько тогда было споров, доказательств и решений "за" и "против"… Но сейчас, речь шла о нем самом, о главе клана. Он не мог себе этого позволить, но и причинять мне боль своим отказом он не собирался. Я видела, как мучалась его душа, борясь с разумом и холодным расчетом. Я его не торопила. В конце концов, у нас была вперёди ещё целая вечность. – Пойдем в пинакотеку, покажешь мне картины… – предложила я, пытаясь немного облегчить его страдания. Он повел меня по длинным коридорам, меж сотни дверей и каменных стен. Было так темно, что я не понимала, как он вообще видит в таком мраке, однако, объясняла себе все тем, что он всё-таки вампир. Мы вышли в небольшой холл, в противоположной стене которого была видна арка, ведущая в картинную галерею. Здесь Аро был царем и богом. Это была его территория, и он с увлечением рассказывал мне о каждом произведении искусства. – Вот, посмотри на это… – зажигая свечи на канделябре, гордо произнес он. Свет упал на старинный холст с прекрасным изображением. – Это "Шторм на море Галилейском" Рембрандта Ван Рейна… Великолепно… – Оригинал? – удивилась я. – Конечно. Здесь нет копий. Все подлинники. – Но, ее же похитили из бостонского музея в 90х годах прошлого века… – Все картины, которые ты здесь увидишь, когда-то бесследно пропали, были украдены или числятся уничтоженными. Это редкие произведения. Тебе понравится… Я почувствовала себя женой главного мафиози. Он знал всё, мог себе позволить даже такие, по нынешним меркам, дорогостоящие холсты. Мы бродили в темноте, освещаемые только пламенем трёх свечей, по пинакотеке и рассматривали предметы старины. – Вот ещё… – он подвёл меня к следующей раме, висевшей на стене в углублении. – Узнаешь? – Микеланджело "Леда и лебедь"… В искусствоведческих кругах говорят, что она просто исчезла… – Да, в 1530е годы. Не помню в какой точно год. Автор картины дал ее своему другу и ученику – Антонио Мини, тот увез ее во Францию, где и продал. А в последний раз ее видели в королевской коллекции в Фонтенбло, откуда ее и выкрали. Придворные долго не могли заметить ее исчезновения… А когда спохватились…было уже поздно. На тот момент она уже украшала это помещение. – У каждой картины своя история…Это великолепно. Так, словно мы возвращаемся в прошлое, прокручивая в памяти эти события. – А где ты была в шестнадцатом веке? – почему-то спросил он. – Я? Обитала в окрестностях Флоренции. Сколько километров от Вольтерры до неё? – Где-то около восьмидесяти. – Хм, мы могли с тобой пересекаться в то время. – Могли. Мы с тобой всю жизнь пересекались, пока, наконец, не поженились. Он обнял меня за плечи левой рукой, а в правой держал подсвечник. Мы направились дальше. – "Весна" Антуана Ватто, – объявил он. – Датируется 1716м годом. Входит в серию картин, среди которых так же есть "Осень", "Зима" и "Лето". "Весну" обнаружили в 1964м году, но через два года она "сгорела", остальные не были найдены. Мы перешли к следующему произведению. – А это… – "Зима" того же автора, – перебила я его. – Да. Остальные тоже находятся здесь. – Даже так! – воскликнула я, разглядев в полумраке следующий холст. – Якоб Йорданс "Мифологическая сцена с молодым Вакхом"? – Прекрасный оригинал, – подтвердил он. – 1640й год, между прочим! – Аро, ты варвар! – усмехнулась я. – Вот как? Я требую объяснений! – в шутку проговорил он. – Такую красоту нужно в музеях показывать, а ты все заныкал в своей резиденции. – Предлагаешь мне сейчас скрутить эти полотна и отнести в Лувр? К тому же, как только они окажутся в руках смертных, то сразу пойдут по аукционам и вовсе потеряются среди алчности и жажды наживы. У меня они будут в целости и сохранности. А людям, не смыслящих ничего в искусстве, не за чем смотреть на это великолепие. – А как же искусствоведы? – Эти идиоты?! Не смеши меня. Я видел и общался с каждым этим художником вживую, а они… Что он хотел сказать этим неровным мазком? Лишь то, что в момент написания картины его руку свело судорогой, и он упал на пол, стараясь побороть болезнь. Краска успела высохнуть, а исправить ему ничего не удалось. |