Книга Лекарь Империи, страница 99 – Сергей Карелин, Александр Лиманский

— … И вот этот… этот хмырь… Разумовский, чтоб его! — Сычев стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнули стаканы. — Выскочка! Салага! А гонору-то, гонору! Учит меня, старого волка, как работать! Да я на этой скорой… я еще до того, как он пешком под стол ходил… Я… ик… жизни спасал! А он… он меня перед бароном опозорил! Денег лишил! А теперь еще и в хирургию эту свою проклятую умотал! Из-за него мне теперь с этой… с этой соплюхой Яковлевой кататься приходится! Она же ни черта не умеет! Только глазами хлопает да хихикает!

Волков молча кивнул, подливая себе еще немного в стакан.

— Да, Гриша, ты прав, — его голос был на удивление спокоен, но в нем слышались стальные нотки. — Этот Разумовский… он и мне подгадил своим уходом. Панкратов теперь всю плешь проел — где, мол, я ему замену найду такую же талантливую? А то, что этот талант мне всю дисциплину в смене развалил, никого не волнует! Из-за него теперь и ты страдаешь, и мне головная боль.

— Вот-вот! — Сычев снова стукнул кулаком по столу. — Страдаю! Из-за него я теперь вкалываю за двоих! А он там, в своей хирургии, небось, не делает ничего! Несправедливо это, Федор Максимыч! Ох, как несправедливо!

Так, слово за слово, жалоба за жалобой, они и пришли к единодушному выводу: адепт Разумовский, этот наглый выскочка, должен понести суровое, но справедливое наказание за все свои прегрешения.

Волков подозвал официанта и заказал еще по одной. А когда им принесли выпивку, он поднял свой стакан, посмотрел на Сычева каким-то очень недобрым взглядом и произнес:

— Ну, ничего, Григорий. Не переживай. Есть у меня один проверенный метод давления на таких вот слишком умных и прытких персонажей. Не мытьем, так катаньем. Скоро он свое получит. Ой, как получит! Так получит, что мало не покажется! Размажу его и ни один Киселев его не спасет!

Я и Кристина, не сговариваясь, бросились в палату. Сердце у меня неприятно екнуло. Кажется, мое врачебное чутье снова меня не подвело.

В палате Гераськин лежал на кровати, скорчившись, лицо его было землистого цвета, покрыто крупными каплями пота. Он тяжело, прерывисто дышал, издавая тихие стоны, и судорожно вцепился руками в простыню.

— Семен Петрович, что с вами? Где болит? — я склонился над ним, одновременно быстро оценивая его состояние. Кристина уже суетилась рядом, подключая монитор.

— Фырк, быстро внутрь! Докладывай! — мысленно скомандовал я своему невидимому помощнику.

Гераськин с трудом приоткрыл мутные глаза, пытаясь сфокусировать на мне взгляд.

— Гос… господин лекарь… — прохрипел он, и его губы скривились в гримасе боли. — Везде… Живот… горит… Плохо… очень…

Больше он ничего сказать не смог, только снова застонал, и его дыхание стало еще более частым и поверхностным. Было очевидно, что на мои вопрос у него не хватит сил ответить, да и времени на это у нас не было. Ситуация развивалась стремительно.

Пульс на лучевой артерии едва прощупывался, нитевидный, зашкаливал за сто двадцать ударов в минуту. Давление, как показал быстро подключенный Кристиной монитор, рухнуло до критических цифр. Кожа была холодной и липкой на ощупь. Шок во всей его неприглядной красе.