Книга Лекарь Империи 2, страница 37 – Александр Лиманский, Сергей Карелин

— Это просто гипотеза, Вениамин Петрович, — я постарался выглядеть как можно скромнее. — Но что, если мы имеем дело с острым послеоперационным аутоиммунным процессом? Его иммунная система, взбудораженная операцией, теперь воспринимает любое, даже самое безобидное, лекарство как угрозу и отвечает на него неадекватной, бурной воспалительной реакцией. И чем сильнее мы пытаемся его стимулировать, тем хуже ему становится.

Преображенский задумчиво потер подбородок.

— Аутоиммунный процесс… — он медленно произнес это слово, как будто пробуя его на вкус. — М-да, Разумовский, это, конечно, очень смелая гипотеза. Но, должен признать, она многое объясняет. И эту странную динамику, и отсутствие эффекта от антибиотиков, и стерильные посевы. Но это всего лишь гипотеза. И ее нужно как-то проверять. А у нас нет ни времени, ни средств на сложные и дорогостоящие иммунологические тесты.

— А нам они и не нужны, — я улыбнулся. — По крайней мере, пока. Мы можем пойти от обратного. Если моя теория верна, и мы уберем главный раздражитель, то есть, прекратим стимуляцию иммунитета, то состояние мальчика должно улучшиться. Я предлагаю на время отменить ему все восстановительные эликсиры и назначить короткий курс простых и дешевых иммуносупрессоров. Например, обычный преднизолон. Чтобы успокоить его взбунтовавшуюся иммунную систему. Мы ведь ничего не теряем. От нынешнего лечения ему все равно становится только хуже.

Преображенский нахмурился.

— Иммуносупрессоры? В раннем послеоперационном периоде? Разумовский, это же опасно! Подавление иммунитета может спровоцировать развитие вторичной инфекции, с которой ослабленный организм мальчика просто не справится! Мы можем его потерять!

— Риск, конечно, есть, Вениамин Петрович, — я не стал спорить. — Но, на мой взгляд, он гораздо меньше, чем риск потерять его от прогрессирующего аутоиммунного воспаления и полиорганной недостаточности. К тому же, мы же не собираемся давать ему лошадиные дозы. Небольшая, тщательно подобранная дозировка на несколько дней, под строгим контролем анализов и общего состояния. Мне кажется, это наш единственный шанс.

Преображенский долго молчал, барабаня пальцами по столу. Я видел, как в его голове идет напряженная борьба. С одной стороны — протоколы, инструкции, страх перед возможными осложнениями и ответственностью. С другой — логика, здравый смысл и отчаянное желание помочь маленькому пациенту.

— Ладно, Разумовский, — наконец выдохнул он. — Я подумаю над твоим предложением. А сейчас — иди работай. Мне нужно все как следует обдумать.

Я кивнул. Это была уже маленькая победа. Заставить Мастера-Целителя хотя бы задуматься над твоей безумной теорией — это уже дорогого стоит.

Я вышел из его кабинета. Фырк, который все это время сидел у меня на плече и с интересом слушал наш разговор, тут же не преминул вставить свои пять копеек.

— Ну, двуногий, ну ты даешь! — проскрипел он. — Так этого вашего Преображенского уел, так его развел! Прямо как опытный психолог! Он же теперь всю ночь спать не будет, все про эти твои аутоиммунные процессы думать будет! А утром, глядишь, и согласится! Молодец, хвалю!