Книга Адвокат Империи 9, страница 93 – Ник Фабер, Сергей Карелин

— Если это вообще возможно, — не подумав, бросил Уваров, но, заметив тот взгляд, которым на него посмотрел Распутин, осёкся. — Извини. Я не хотел. Я же знаю, как она дорога для тебя, просто…

— Нет, Василий, — резко перебил его Григорий. — Не «просто»! Этого вообще никогда не должно было случиться! Елена никогда не должна была получить эту проклятую силу! Этот парень никогда не должен был жертвовать своей жизнью, чтобы спасти её! Мы никогда не должны были думать о том, чтобы убивать молодых!

Он посмотрел на лишённого сознания Рахманова и с сожалением покачал головой.

— Это всё наша вина, Василий, — проговорил он с отвращением в голосе.

— Разумовские…

— Не вали всё на Илью! — рявкнул Григорий. — Кто бы на его месте не захотел большего⁈ А⁈ Я тебя спрашиваю, Василий! Будь ты в его шкуре и обладая такой властью, ты бы не подумал о том, чтобы самому занять императорский трон⁈

— Ты прекрасно знаешь ответ, — спокойно отозвался Уваров. — Я как минимум обдумал бы такой вариант.

Григорий лишь вздохнул.

Он понимал, какая храбрость сейчас потребовалось его другу, для того чтобы сказать это вслух. Такими словами на ветер не бросаются. Даже в шутку. Однажды произнесенные, они неминуемо начнут жить собственной жизнью и вполне могут достигнуть тех ушей, которым никогда не стоило их слышать.

— Вот именно, — наконец проговорил он, поднимаясь на ноги. — И поэтому, когда он придёт в себя…

— Если придёт, — попробовал поправить его Уваров, но Григорий отрицательно покачал головой.

— Я позабочусь о том, чтобы это случилось, Василий, — грозно произнёс он с таким выражением на лице, что Уваров поморщился.

Он ещё не забыл истории своего деда. Те самые, короткие и тихие, которые старый отец его отца рассказывал ему по вечерам. О Великой Войне.

Все мальчишки любят слушать о героических подвигах. Истории о героизме и победах. Их юные сердца жаждут прикоснуться к тому, что они считали триумфом.

Да только совсем юный Василий Уваров хорошо запомнил тихие истории старика. Помнил тот дрожащий голос, которым он описывал всю ту кровь и грязь, в которой им приходилось сражаться ради своего императора и империи. В этом не было ничего героического или возвышенного. Лишь жестокая и отвратительная правда.

Но сильнее всего в его памяти отпечаталось то, с каким ужасом Леонид Уваров, ветеран войны, вернувшийся домой с полной грудью наград за храбрость и доблесть, проявленные на поле боя, говорил о «них».

О тех, кто отнимал жизни с куда большей лёгкостью, чем спасал их. О тех, кто оказался в стократ страшнее бесконечных залпов артиллерии и жутких неуклюжих боевых машин, перемешивающих своими гусеницами влажную от крови грязь и мёртвые тела в отвратительную кашу.

Он хорошо помнил страх, с которым его дед говорил о Распутиных.

И сейчас он очень хорошо понимал своего деда.

— Григорий, мы ведь всё ещё друзья, ведь так? — спросил он негромко.

— Да, Василий, — холодным и безэмоциональным тоном ответил тот. — Мы всё ещё друзья.

Распутин повернулся и посмотрел на дрожащее под тонким одеялом тело Елены. Единственный ребёнок его единственного сына. Злобная насмешка судьбы, из-за которой эти дети должны платить за то, какой мир они все в итоге создали.