Книга Лекарь Империи 4, страница 65 – Сергей Карелин, Александр Лиманский

Он с явной неохотой взял с инструментального столика зажим и протянул мне. Но это был не зажим Бэбкока. Это был зажим Микулича — совершенно другой инструмент, предназначенный для других целей.

Я остановился.

Медленно положил свои инструменты на стерильную простыню. Выпрямился и повернулся к Харламову, глядя ему прямо в глаза поверх маски.

— Магистр Харламов, — мой голос был тихим, но в абсолютной тишине операционной его услышал каждый. — Здесь и сейчас я — ведущий лекарь-хирург, а вы — мой первый ассистент. Жизнь этого человека на столе зависит от слаженности и точности наших с вами действий. Если вы не готовы выполнять мои команды немедленно и беспрекословно, вы можете покинуть операционную прямо сейчас. Я справлюсь один.

Лицо Харламова под маской стало багровым.

Я видел, как в его глазах полыхнула ярость от такого публичного унижения. Несколько долгих секунд он боролся с собой, решая, что важнее — его уязвленная гордость или репутация.

Затем, с едва заметным вздохом, он молча взял с лотка правильный инструмент и подал мне.

— Благодарю, — кивнул я и, не сказав больше ни слова, вернулся к работе.

Инцидент был исчерпан. Лидерство установлено.

Дальше дело пошло легче.

Я методично, один за другим, устанавливал лапароскопические порты, вводил через них инструменты. На мониторе, под моим умелым управлением, ткани послушно расходились, открывая доступ к забрюшинному пространству.

Наконец, я увидел ее. Увеличенная на экране опухоль, прилежащая к пульсирующей стенке аорты.

— Вот она, — пробормотал я. — Красавица. Сантиметра два в диаметре, плотно сидит.

— Некрасивая какая-то штука, — равнодушно прокомментировала Шипа, невидимо зависнув над монитором и разглядывая серо-розовое образование.

Началась самая деликатная, самая опасная часть операции — отделение опухоли от окружающих тканей и, главное, от аорты.

Я осторожно работал манипуляторами, длинными, тонкими инструментами, которые стали продолжением моих рук.

Миллиметр за миллиметром я отделял плотную, багровую ткань опухоли от окружающих сосудов, работая в опасной близости от пульсирующей аорты.

Несмотря на всю предоперационную подготовку, на литры альфа-блокаторов, влитых в барона, я знал — риск криза оставался запредельно высоким. Каждое прикосновение к этой адреналиновой бомбе было сродни работе сапера, перерезающего провода.

И все-таки… она взорвалась.

Едва мой диссектор коснулся плотной капсулы опухоли, чтобы отделить ее от питающей вены, она отреагировала. Отреагировала мгновенным, тотальным, суицидальным выбросом катехоламинов в кровь.

— Илья! — голос Артема, до этого спокойный и монотонный, прорезал напряженную тишину операционной, как удар хлыста. — У нас скачок! Давление двести сорок на сто сорок! Пульс сто восемьдесят и растет! Начинается частая желудочковая экстрасистолия!

На мониторе ЭКГ, до этого выводившем ровный, ритмичный узор, началась настоящая вакханалия. Узкие, правильные комплексы то и дело прерывались широкими, уродливыми «проскальзывающими» ударами, которые шли один за другим.

Сердце, отравленное чудовищной дозой адреналина, сходило с ума, готовое в любой момент сорваться в фибрилляцию — хаотичное, бесполезное подергивание, равносильное остановке.