Книга Медальон с пламенем Прометея, страница 35 – Юлия Алейникова

– Ах, Ниночка! Ну, конечно, я ночевал у нее, раз в месяц, иногда чаще, я езжу к ней за яйцами и молоком! – обрадованно всплеснул руками Василий Ильич. – Но разве это было девятнадцатого? Нет, нет. Вы определенно что-то путаете. Это было накануне, восемнадцатого, – почти радостно сообщил Томилин.

«До чего скользкий тип», – поразился изворотливости и сообразительности писателя Саня.

Но свою линию гнуть не перестал. Слава богу, у него хватило ума не сразу ломануться к Томилину, а побеседовать с соседями.

– Боюсь, вы ошибаетесь. Василий Ильич, дворник Никонов, который мел улицу недалеко от вашего переулка, видел в то утро, как вы свернули с набережной канала Грибоедова в переулок и вошли в собственный двор, и было это в день убийства. К тому же вас видела из окна гражданка Сомова Галина Яковлевна, в общем, к чему запираться, Василий Ильич, рассказывайте все как было, – с ноткой усталости предложил Саня.

Писатель на минуту задумался, но, вероятно, придя к выводу о неоспоримости улик, все же решил сознаться.

– Ах, действительно, сейчас начинаю припоминать, действительно девятнадцатого, – изображая внезапное просветление, проговорил Томилин. – Знаете, после известия о смерти Афанасия Петровича все как-то смешалось, ушло на второй план, осталась только эта трагедия. – Он задумчиво качал головой, глядя куда-то вдаль, словно забыв о Сане.

– Гм… гм… – демонстративно громко покашлял Саня.

Прозаик его начал раздражать, и хотя он был воспитан в уважении к старшим и вообще отличался с детства тактичностью и скромностью, но служба в уголовном розыске приучила его к мысли о том, что и старшие, и даже приличные с виду люди могут совершать преступления, и, чтобы поймать их, надо проявить твердость, забыв иногда о хорошем воспитании. Мама бы его такой подход к делу не одобрила, но зато майор, безусловно, да.

– Василий Ильич, – холодно одернул он Томилина.

– Ах да, да. Простите, задумался о бренности бытия, так сказать. Так что вы хотели сказать?

– Это вы хотели сказать, точнее, рассказать, как провели утро девятнадцатого апреля, начиная с выхода из электрички на Финляндском вокзале, в семь сорок три, и по минутам до девяти часов утра.

По лицу писателя мелькнула тень неудовольствия, впрочем, едва заметная.

– Вася, извини, что я вас прерываю, но молодой человек, наверное, уже с утра на ногах, – вплыла в комнату с подносом в руках хозяйка дома, на этот раз с ласковой, гостеприимной улыбкой на красивом, ухоженном лице. – Я вот вам чай приготовила, садитесь, за чаем и беседа лучше идет. Не стесняйтесь, молодой человек, присаживайтесь к столу, – расставляя чашки, приговаривала Томилина. – Вот тут пирожки домашние, а это настоящая краковская колбаса. Василий Ильич недавно был с шефским визитом на мясном комбинате, им с коллегами преподнесли в знак благодарности. Не стесняйтесь, угощайтесь на здоровье. Вася, угощай гостя.

– Да, да, разумеется, – оживился Василий Ильич, благодарно взглянув на супругу, та ответила ему тревожным вопросительным взглядом. Взаимопонимание между Томилиными царило полнейшее.