Книга Потерянная рукопись Глинки, страница 64 – Людмила Горелик

– Пожалуйста, Лизонька! Я тоже прошу! – Галантно поклонившись, он уступил племяннице место за роялем.

Лиза взялась играть один из его романсов. Музыка, в общем, несложная, Глинка знал, что она может и более трудные вещи исполнять. Играла она отчетливо, верно, в исполнение погружалась полностью.

«Она по-прежнему прелесть! И не Ольга, нет, не Ольга…» – думал Михаил Иванович, с удовольствием глядя на склоненный, сосредоточенный над роялем профиль Лизы.

Музыкальный вечер получился интересным, хотя гости настаивали на исполнении исключительно произведений Глинки. Он пытался противиться, сыграл Листа, однако пожелавший выступить после него полковник Романус, обладатель хорошего голоса, опять обратился к творчеству присутствующего музыканта – спел романс Глинки на стихи Пушкина «Я помню чудное мгновенье…».

В заключение, по просьбе того же Романуса, Михаил Иванович и Лиза сыграли в четыре руки отрывок из увертюры к «Ивану Сусанину» – переложение для фортепьяно.

Гости были довольны. Во время легкого ужина, поданного в другой гостиной, обсуждали смоленские новости (Глинка в этот период наезжал в Смоленск часто, поэтому слушал с интересом), потом новости столицы (здесь, конечно, композитор оказался в центре внимания). Разошлись поздно.

Спальня, отведенная Глинке, находилась там же, на втором этаже, в конце проходящего вдоль Большой Дворянской крыла дома.

В тот вечер он долго не мог заснуть. В доме Ушаковых ему было хорошо, его здесь любили и уважали, он это чувствовал. Однако глубокая неудовлетворенность собой, порожденная историей его длительного, некрасивого, разрушающего самоуважение развода, успешно запрятанная от самого себя в период путешествия по Европе, здесь оживлялась. Это не было недовольство чуждым окружением, которое отвращало его теперь от Петербурга. И не смущение от покровительственной жалости близких – матери, сестер, – которую он чувствовал в Новоспасском. Совсем нет! Лиза и Алексей Андреевич его некрасивую историю просто игнорировали: не помнили о ней или же абсолютно оправдывали. Они относились к нему без жалости или скрытой насмешки, а только искренне восхищаясь его совершенством – так же, как двадцать лет назад. Его тонкая натура художника хорошо улавливала эти оттенки.

Ему было хорошо в этом доме, он приезжал теперь в Смоленск часто, гостил подолгу… Но именно здесь его уже преодоленная горечь открывалась порой ему самому. Здесь жило его счастливое прошлое – до женитьбы, до длящейся шесть лет катастрофы судебного разбирательства…