Книга Потерянная рукопись Глинки, страница 63 – Людмила Горелик

В день его отъезда Глинке было особенно грустно. Он расставался не просто с удобным и привычным слугой, но и с воспоминаниями о беззаботных испанских годах, с надеждой их повторить. Здесь, в России, думы о собственном прошлом, о совершенных в жизни ошибках одолевали его.

В этот вечер пришел Мицкой, пришел еще жандармский полковник Романус – большой любитель музыки и страстный почитатель автора «Ивана Сусанина». С Глинкой по его просьбе его давно познакомил Алексей Андреевич, и теперь полковник имел возможность почти каждый вечер проводить в обществе своего кумира – пока Глинка гостит у Ушаковых. Романус эту возможность чрезвычайно высоко ценил.

После легкого ужина прошли в гостиную. Кто-то завел разговор о новых петербургских настроениях.

– Это ж надо – императора осмеливаются осуждать в стихах своих, ругают свое отечество… – возмущался Алексей Андреевич.

И Глинка горячо соглашался с ним:

– Да! Я могу быть многим недоволен в отечестве, но нельзя покушаться на основы самодержавного духа!

– А как же Европа? – спросил Мицкой. – Разве вы не любите Европу? Вы глубоко восприняли основы музыки итальянской, немецкой, французской – и сделали это с любовью.

– Одно другого никак не исключает. Любовь к своему отечеству отнюдь не исключает симпатии к другим народам. Я не понимаю этих нынешних молодых людей, называющих себя славянофилами в их стремлении унизить другие народы. Любовь к своему не связана с унижением чужого.

Заметив, что Лиза грустна, Михаил стал наигрывать вариацию на тему итальянского романса, которую двадцать лет назад посвятил ей.

– Это мое первое опубликованное сочинение! – обратился он к гостям. – Написано более двадцати лет назад для моей прекрасной племянницы. – Он улыбнулся Лизе. – Данные вариации для фортепьяно были опубликованы в Петербурге с посвящением «mademoiselle Elise d’Ouschakoff», за подписью «Глинка, любитель». Я тогда даже еще не был композитором! – Он засмеялся, все заулыбались. Лиза, тоже с улыбкой, подошла к сидящему за роялем композитору и коснулась его лежащей на рояле руки.

– Спасибо, Мишель! Спасибо, дорогой мой дядя! Чудесная музыка! И слушала сейчас, как тогда, в первый раз.

Она была растрогана и музыкой, и воспоминанием о тех зимних вечерах, которые проводили они двадцать лет назад здесь, в этой же гостиной. И туфельку помнила. Он тогда при всех из ее туфельки вино выпил. Гости были в шоке, она растерялась, а Мишель, столичный гость, спокойно вернулся на свое место – будто так и нужно! Странно все было для провинциалов, и как же запомнилось!

«Какая она чудесная! – думал Глинка. – И не Ольга, нет, не Ольга…»

– А теперь Лизавета Алексеевна! Пусть Лизавета Алексеевна сыграет! – предложил Мицкой.

– Нет-нет, Александр Никанорович! Зачем же я, когда здесь присутствует настоящий музыкант… – Девушка укоризненно качала головой. – Я хочу слушать игру Мишеля!

Композитор, несмотря на солидный возраст и начинающуюся полноту, был по-прежнему изящен, ловок в движениях, производил впечатление внутренней собранности и грации. Он быстро вскочил со стула, так что его длинные, с первыми серебряными нитями волосы на мгновение взлетели над высоким лбом.