Онлайн книга «Операция спасения»
|
Они были возле вокзала, потом перебрались к запасным путям, где стоял эшелон. Поезд стоял уже под парами, старший караула шел вдоль вагонов, отдавая приказ часовым возвращаться в караульное помещение. Дальше охраной состава займутся сопровождающие конюхи, которых в каждом вагоне с лошадьми было по два-три человека. Сашка знал, что сейчас, в сумерках, партизаны заскочат в один из вагонов в конце поезда, скорее всего в последний. А потом, когда состав тронется, они поднимут к себе Канунникова и Анну. Надо успеть подбежать к составу. Сашка увидел уже Романчука в нахлобученной немецкой пилотке и шинели. Значит, они уже внутри, обрадовался лейтенант и потянул Анну за руку, и тут его остановил резкий окрик. Сашка повернулся на голос, остановившись уже у самых путей. Вагон приближался, все двери были закрыты, и только в последнем маячили лица пограничника и инженера Лещенко. Сашка поднял было автомат, но не мог стрелять, потому что Анна закрывала собой Карла Вагнера. Немец был в расстегнутом кителе, щека и половина лица в крови. В руке он держал пистолет и смотрел на женщину с ненавистью. — Стой, польская шлюха! — рявкнул эсэсовец. — Теперь я понял, почему ты была так мила со мной. Ты прятала партизан в своем доме. Мы нашли в подвале следы их пребывания! «Отойди, Аня, на шаг отойди», — мысленно взмолился Сашка, держа наготове автомат, готовясь срезать немца очередью. Но Анна вдруг пошла навстречу Вагнеру, она распахнула на груди свою шубку, как будто ей было нечем дышать. Она шла и странно улыбалась. — О Карл, дорогой Карл! — говорила она мягким грудным голосом, который когда-то сводил немца с ума. — Прошу вас только об одном, милый Карл, только один поцелуй на прощание, обнимите меня один только раз, как тогда, впервые. А потом делайте все, что хотите, можете отдать меня гестапо, заточить в лагерь. Я хочу сохранить ваш поцелуй! Немец опешил от таких слов. Он-то прекрасно понимал, что полька спала с ним из-за личной выгоды, а не по любви, и вдруг такие признания. Но за спиной несколько погибших офицеров в результате чудовищного взрыва, и бомбу принесла Агнешка. И сбежавшая из концлагеря узница — тоже дело рук Агнешки, потому что ее спасли партизаны. Вагнер готов был оттолкнуть от себя женщину, но она так сильно обхватила его руками и зашептала на ухо: «Обними меня!» Эсэсовец вдруг увидел, как женщина опустила руку, а на землю упало что-то круглое. Он понял, что это такое — предохранительное кольцо от чеки гранаты, которую Агнешка прятала на груди, под шубкой. Сашка уставился на вспышку, а потом на облако дыма, на тела, разбросанные вокруг места взрыва. Тело женщины в светлой шубке и трех немцев. Переполненный ужасом произошедшего, Сашка не почувствовал, как сильные руки втянули его в вагон товарного поезда, как со стуком покатилась и закрылась дверь вагона. Сашка упал на сено, а Петр Васильевич присел рядом. — Видел, все видел, Сашок. Вот ведь на что способна женщина! А Канунников сидел, обхватив голову руками, и все никак не мог избавиться от видения: женщина обняла мужчину — и между ними взрыв! Это как же нужно любить одного и ненавидеть другого, чтобы совершить такой поступок! Или отчаяться во всем и решить умереть, хоть так или именно так, потому что ничего уже не исправить? Сашка лежал на деревянных нарах и смотрел в потолок. А поезд шел, покачиваясь, с перестуками на стыках рельсов. Рядом, покуривая, сидел Романчук. Оказывается, он уже давно говорил Сашке о том, что теперь надо отомстить, что теперь у них впереди бои и бить немца надо до тех пор, пока он не подохнет или не задерет лапы вверх, вереща и прося пощады. — Мы завтра или послезавтра соскочим из вагончика. Как раз родные леса начнутся. И тогда уж повоюем! А, Сашок! Ничего, что снега скоро навалит. Он ведь и для фашиста снег, как и для нас. В равных условиях будем. И за Анну Кораблеву отомстим, за Франтишека, за Валентина Никодимова. — Ты вот сказал, Василич, что будем бить фашистов до тех пор, пока они не подохнут или лапы вверх не поднимут, — вдруг сказал Сашка, продолжая смотреть в потолок. — А я вот вспомнил слова Якоба Ароновича. Он знаешь, как говорил? Говорил, вы думаете, что припрете фашиста в Берлине к стенке, он руки поднимет и тут война кончится? Нет, тут только самая серьезная война и начнется. Война за души новых поколений, война за новое, за искоренение нацизма в крови. А весь мир ополчится, чтобы снова возродить нацизм и направить его на восток. Он говорил, это просто, когда нацист против тебя с автоматом. Но сложнее вытравить из его детей эту ненависть к тебе, ко всему русскому. Она глубоко сидит, ее вскормили хорошими деньгами. Трудно будет, ох трудно… Канунников повернул голову и посмотрел на Елизавету, как она лежит и во сне прижимает к себе освобожденную из лагеря дочь. Как будто и во сне боится ее отпустить, снова потерять. «Нет, ради этого стоило сражаться, — грустно улыбнулся лейтенант. — И мы будем сражаться!» |