Книга Воспитание бабочек, страница 141 – Донато Карризи

– То, что ты услышишь, вероятно, тебя потрясет, – начала Серена. – Ты точно этого не ожидаешь и даже не можешь вообразить. Отчасти я боюсь, что ты не поймешь, почему я не хотела рассказывать раньше. Может быть, после этого ты посмотришь на меня по-другому, почувствуешь себя странно. Но что-то мне подсказывает, что в итоге мы оба поймем, что во всем есть какой-то смысл, даже если мы не можем полностью его постигнуть… Это как эффект бабочки: если бы того, что я сейчас тебе расскажу, не произошло, мы не сидели бы сейчас здесь и внутри меня не было бы этого ребенка.

Ламберти взял ее за руку. Серена ухватилась за его ладонь, чтобы, когда договорит, это помогло ей вернуться из прошлого.

У нее было много вариантов зачина. Но она решила начать с ночи стужи и огня.

– Когда ты узнаешь правду, бежать от этой истории будет слишком поздно, – приступила Серена, после чего ее рассказ продолжался до позднего вечера. Ламберти слушал молча, не выпуская ее руки. Порой выражение лица профессора менялось, и было видно, что он пытается справиться со смятением.

Серена начала с того, как Аврору объявили пропавшей без вести после пожара в пансионе, и это помогло четко обрисовать «до» и «после». Сложнее всего было рассказать не о нежеланной дочери, зачатой в отпуске на Бали со случайным партнером, а о прежней Серене – бездушной и агрессивной, испорченной, эгоистичной и эгоцентричной. Она была убеждена, что эта женщина пугает Ламберти и что он задается вопросом, действительно ли она ушла навсегда или однажды он снова с ней столкнется.

Она рассказала ему о «Плюшевом мишке» и перечислила все свои зависимости. Она рассказала, что это состояние сделало ее слабой и внушаемой, из-за чего она попалась на обман и вымогательство со стороны бессовестной банды. Стыдно было признаваться, что она рисковала, как полная дура, и ее могли убить.

Когда пришло время упомянуть Адоне Стерли, Серена внезапно устыдилась. Она поступила с ним жестоко, но поняла это только сейчас. Этот человек ее спас, а она избавилась от всех воспоминаний о нем.

Ламберти был поражен образом переплетчика. От выбора уединенной жизни и доброты к книгам до зажигательных бомб с ароматом печенья. Профессору тоже не удалось составить четкое мнение о пиромане. В Стерли невозможно было увидеть ни положительного героя, ни явно отрицательного.

Наконец Серена заговорила о докторе Новак и о группе глюков, члены которой смогли понять ее от и до именно потому, что и сами пережили подобные трагедии. Каким-то образом она донесла до Ламберти, что опыт, объединяющий ее с этими пятью неудачниками, кардинально отличает ее от него. И как бы они ни любили друг друга, их будет разделять расстояние, которое нельзя преодолеть.

– Есть места, куда ты не сможешь войти, – предупредила она. – Закрытые двери, которые ты никогда не сможешь открыть.

По завершении рассказа они некоторое время молчали. Потом он попросил ее хотя бы раз поговорить с ним об Авроре. Он хотел узнать, какой она была и какой была ее жизнь до ночи пожара. И пообещал Серене, что после этого никогда больше не будет расспрашивать об Авроре, уважит ее желание сохранить память о дочери только для себя.

Серена начала с фразы, которую давно не произносила:

– Я дождевой червь. И Аврора выглядела точь-в-точь как я, за исключением копны светлых кудрей.