Книга Когда она вернулась, страница 11 – Люсинда Берри

Мамины вещи мы разложили по коробкам и отнесли в гараж, к задней стенке, где они до сих пор лежали. Теперь нужно было их оттуда достать. Но негоже ведь маме носить такую старую одежду, правда? А что же тогда ей носить? Почему об этом никто не подумал?

– Мы не привезли для нее никакой одежды, – выпалила я.

Папа вскинул брови.

– Прости?

– Ей нечего надеть.

Эмоции рвались на поверхность. Так глупо было плакать из-за этого, но я ничего не могла поделать.

Папа привлек меня к своей груди и крепко обнял.

– Все будет хорошо. Мы найдем для нее что-нибудь.

Я хихикнула сквозь слезы. Мередит протянула мне салфетку из своей сумочки. Я продула нос и сделала глубокий вдох.

– Вы готовы? – уточнил Маркос.

Никто ему не ответил, однако все поднялись на ноги и последовали за ним к выходу из комнаты, а затем вперед, минуя несколько коротких переходов. Больница была такой же крошечной, как и сам этот городишко. Маркос остановился возле палаты 28А. Мы тоже замедлили шаг. Он дал всем мгновение, чтобы собраться, а затем, постучавшись, толкнул дверь внутрь. Я схватилась за папу и повисла у него на руке. В палате было полно каких-то людей, но все они расступились к стенам, освобождая нам проход к кровати. Сердце подпрыгнуло у меня в груди. Из легких улетучился весь воздух.

Я увидела ее.

Маму.

Ее волосы больше не были белокурыми – теперь они были мышино-серого цвета, а на макушке отсутствовали целые пряди. Длинными неопрятными патлами они свисали до середины спины. Мамины лучистые голубые глаза, так ярко сиявшие с фотографий, ввалились и потухли; скулы ее были туго обтянуты кожей, создавая впечатление, что изнутри ее пожирал рак. Всю правую сторону ее лица избороздили жестокие шрамы.

Это была не мама. Это не могла быть она. Нас привели не в ту палату. Я обернулась к папе. Он стоял неподвижно, глядя на нее. Она вскинула руки к лицу, прикрыв рот длинными дрожащими пальцами. Она была меньше меня ростом. Как это могло случиться? В ней начисто отсутствовало сходство с женщиной, чье фото я до восьми лет прятала у себя под подушкой.

Все присутствующие стояли, боясь пошевелиться. На мгновение они притихли, как будто нам была необходима тишина, чтобы осознать всю важность момента, а потом вновь разом заговорили и закопошились вокруг. Внезапно я оказалась прямо перед ней.

Она протянула руку и нежно провела по моему лицу, словно не веря, что я – это я.

– Эбби, – прошептала она едва слышно.

Я много лет не слышала маминого голоса, но в тот миг, когда я услышала его, что-то внутри меня ее узнало.

– Мама… – мой голос задрожал от нахлынувших чувств, и по лицу покатились слезы.

Она притянула меня к себе и обвила своими хрупкими руками. Я ощущала каждую косточку у нее на спине. Она прижалась ребрами к моей груди. Я испугалась, что сделаю ей больно, если стану обнимать ее слишком крепко. Ее запах был мне незнаком. Ничего общего с парфюмом, которым мама пользовалась раньше. Теперь от нее пахло прокисшим молоком.

Папа, стоявший за моей спиной, изо всех сил пытался сохранять терпение. Я хотела бы остаться в маминых объятиях навечно, но отошла в сторону, чтобы дать время им двоим. Папа обнял ее, и мамина хрупкая фигура совершенно скрылась из вида. Их плечи задергались от рыданий, и они зашептали друг другу что-то, что никто больше не мог услышать. Медсестры отворачивались в сторону, не желая нарушать сакральную интимность момента. Мередит отделилась от стены и подошла, чтобы встать рядом со мной. Положив руку мне на спину, она привлекла меня к себе.