Книга Когда она вернулась, страница 141 – Люсинда Берри

– Скотт Беннет? – осведомился он. Чистая формальность, ведь в помещении больше не было мужчин.

Папа сделал шаг вперед, и я шагнула вслед за ним.

– Следуйте за мной, – сказал нам офицер.

Шагая вслед за ним по коридору, с обеих сторон которого обнаружились вереницы одинаковых металлических дверей, мы с папой хранили молчание. В моей голове пульсировала боль, которая так и не утихла с тех пор, как меня затолкали в тот фургон. Мне не понравилось, как я себя чувствовала после приема обезболивающего, поэтому с утра я не стала принимать очередную таблетку, но уже начинала об этом жалеть. Папа все время оглядывался, проверяя, в порядке ли я. Он не хотел надолго выпускать меня из поля зрения, но меня это не раздражало. Все, чего мне хотелось, когда с этим будет покончено, – это свернуться калачиком на диване под пледом у себя дома и смотреть кино.

Офицер остановился перед очередной дверью и провел ключ-картой по замку. Он придержал дверь для нас, и мы поспешили внутрь. Помещение оказалось квадратным, практически идеальной формы. В середине комнаты располагался стол, у противоположных сторон которого стояло по паре стульев. В углу был старомодный диспенсер для напитков с конусообразными стаканчиками – у нас были похожие в начальной школе. Мы с папой сели рядом. Дверь с щелчком захлопнулась за спиной офицера.

– Как ты себя чувствуешь? – обеспокоенно спросил папа.

– Я в норме, – соврала я. Как обычно себя чувствуют люди после того, как собственная мать организует их похищение? На завтра было назначено судебное заседание, на котором ей должны были предъявить обвинения в похищении и оказании сопротивления полиции, оба преступления относились к категории тяжких. Ей предлагали заключить сделку со следствием в обмен на любую информацию о Рэе, но мама отказалась. Неудивительно.

– Тебе нужно быть дома и отдыхать, – продолжал папа.

– Папа, все хорошо. – Он вел себя так, будто я была смертельно больна. – Ты-то сам как?

Он не виделся с мамой с тех пор, как все произошло, и поклялся, что единственный раз, когда он на нее захочет посмотреть, будет в суде. Но потом я попросила папу отвезти меня на свидание, и у него не осталось другого выхода, кроме как согласиться, поскольку он ни при каких обстоятельствах не позволил бы мне сделать это в одиночку.

– Я хочу, чтобы мы закончили с этим как можно скорее, – ответил папа. Красный огонек камеры мигал у него над головой. В этой комнате, вероятно, вели еще и запись переговоров. Но дело было вовсе не в получении информации.

Мама, шаркая, зашла в комнату, выставив перед собой закованные в наручники руки. Штанины бледно-голубого комбинезона были ей велики, и волочились по полу. Волосы у нее скатались в один большой колтун, словно она не расчесывалась неделями, хоть она и провела здесь всего одну ночь. Она бросилась вперед, словно хотела меня обнять.

– Никаких контактов, – объявил офицер, оттаскивая ее назад. Подведя ее к стульям с противоположной стороны стола, он скомандовал ей сесть.

Мама села по команде, вытянув руки перед собой. Офицер расстегнул ее наручники, и она принялась круговыми движениями разминать свои запястья, словно им требовалась растяжка, а затем сложила руки на коленях.

– Эбби, слава богу, ты здесь. Ты в порядке? – спросила она. На лице у нее прорезались новые морщины, а под глазами налились темные мешки. Интересно, она и вправду беспокоилась обо мне? Ей было не все равно?