Книга Огни Хафельберга, страница 104 – Софья Ролдугина

Наверняка она оборачивалась. Женщины, которые ходят в одиночку, часто ведут себя тревожно, вздрагивают от любых звуков, воображают себе преследователей. Небезосновательно вынужден признать. И даже если Даниэла не раз бывала в горах, наверняка она держалась очень осторожно.

— Ульрике, сколько раз вы оборачивались, чтобы посмотреть на тропу? — неожиданно спросил он. Девчонка хмуро сдвинула кепку на самый лоб. — Не считала. — Двадцать четыре раза за два с половиной часа. При этом шванг обернулся всего трижды, если не считать случаи, когда он оступался или падал. Это так, в качестве иллюстрации.

Неприятно улыбнулся стратег. Разум его просчитывал варианты поведения Даниэлы так быстро, что Марцель даже не успевал все осознавать. — Ульрике, а если бы мы заметили преследователя и захотели избежать с ним встречи, то куда бы мы могли пройти? — она задумалась ненадолго. — Тут никуда, — признала через полминуты. — Дальше у могилы Манон можно кое-куда свернуть.

Там несколько вариантов. «Ну, есть еще и рисковый вариант — прямо тут сползти с обрыва», — хмыкнула она скептически и спихнула камешек вниз. Он покатился по склону. Обыденный и негромкий шорох показался странно зловещим. «Но я бы не стала этого делать. На обочине тоже особо не спрячешься, негде. Кусты растут ниже, а тут кедра и голая земля». Значит, если бы Даниэла Ройтер увидела преследователя, она была бы вынуждена продолжить путь до могилы Манон, а уже там искать, где спрятаться, — подвел итог Шелтон.

Интересно. Что именно интересно, уточнять он не стал.

Следующие два с половиной часа пути дались легче. Возможно, оттого, что бесстыжий Шелтон отобрал у напарника сигареты и цинично пообещал вернуть их на привале. После этого Мартель перестал уныло тащиться по тропе, как раненый Спаниель, и даже начал временами обгонять ульрики. Местные красоты утомили уже настолько, что вызывали теперь только раздражение. Разлапистые кедры, изломы гор, рыжеватое солнце, лезущее то в правый, то в левый глаз.

Мартель угрюмо сдувал с Албани послушные прятки белесых волос и щурился. Подъем кончился внезапно. Просто вдруг оказалось, что горы темнеют где-то внизу, а тропа идет почти ровно, даже немного на спуск. Трава и кусты совсем исчезли со склонов. Осталась одна голая сероватая земля. Реже попадались и кедры. Зато рядом с камнями то и дело проглядывали маленькие звездчатые цветы, белые и нежно-голубые.

«Они растут только здесь», — сказала Ульрике, заметив, куда смотрит Марцель. Их нет ни у подножия наших гор, ни на других хребтах Саксонской зоны. Есть легенда, что цветы проросли из костей Манон. Похоже на правду. На ее могиле их действительно больше всего. Это… Ульврике запнулось, и голос у нее стал надтреснутым, как у старухи.

Это очень необычное место.

Еще сто метров, и скала по левую руку сошла на нет, а тропа вывела на плоский уступ. С востока он был ограничен протяженным каменным зубцом, с юга обрывался в пропасть. Внизу горы зеленели бархатными изломами, в какую сторону ни посмотри. Сам уступ был практически голым, между камней торчали редкие чахлые пучки травы, кое-где развалистый кустарник с колючими и угловатыми прутиками.

У поворота, где тропинка окончательно терялась на сухой и твердой земле, упрямо топорчился молодой кедровый побег, а у восточного зубца выступа раскинуло корявые ветви, древние, как будто посидевшие от времени дерево с пыльноватой хвоей. — Тот самый кедр над могилой Манон? — тихо спросил Шелтон, нарушая молчание. Ульрики переступила с ноги на ногу до побелевших костяшек, вцепляясь в лямки рюкзака.