Книга Огни Хафельберга, страница 201 – Софья Ролдугина

Я не такая старая. — Ой! Это не поезд? Он что, раньше прибывает? — Да, какое раньше? Это просто оптическая иллюзия. Шелтон говорит, что на ровном месте расстояния скрадываются. — Эй, верни багаж, я повезу. — Рут, ты чокнутая так бежать? — Ага! — радостно откликнулась она. Чемодан подпрыгивал на неровностях и дребезжал так, что уши закладывало.

Позабытый зонтик крутился на ветру и, как живой, отскакивал все дальше от дороги. — Да погоди ты, успеем! — крикнул Марцель, но дождь заглушил возглас. — Сейчас я тебя догоню! Он кинулся сперва за руд, потом за зонтиком, ухватился за мокрый край купола из прозрачной пленки, потянул на себя, с трудом дотянулся до ручки. Дождь стекал по плечам вместе с торопливой мелодией фортепьяно. — Догоняй!

Мартель закрыл зонтик, перехватил его поудобнее и, сломя голову, понесся за руд, уже взбирающийся по ступенькам. В желтоватом электрическом свете ее плащ как будто сиял изнутри всеми оттенками алого, как кленовая аллея осенью. Она рывком подтянула чемодан на последнюю ступеньку, развернулась и взмахнула рукой, улыбаясь. На плаще появилось черное пятно, прямо на животе. Споткнувшись, Марцель плашмя рухнул на землю, а когда поднял голову, руд была объята огнем.

И ничего нельзя было сделать. Марцель вытянул руку, сились достать, удержать, рванулся за пределы собственного разума к руд, окутывая ее невидимым покрывалом, но все, что он сумел сделать, — это разделить ее боль и музыку. Боль ушла ему, а ей осталась удивленная, на половине так-то оборванная скрипичная песня.

Тело почернело, точно бумажная кукла, брошенная в камин, и разлетелась хлопьями сероватого жирного пепла. Таким же пеплом рассыпался клетчатый красно-зеленый чемодан. За один вдох. — Нееет! — выдохнул Марцель, подтягиваясь на пальцах и рывком проползая вперед. Под обломанные ногти забивалась грязь, а содранные ладони соднила. Сквозь ватную пелену беззвучия, сквозь пустоту, оставленную исчезнувший музыкой руд пробивался чей-то низкий монотонный голос.

«Нет, нет, нет!» Он поднялся на колени и попытался встать, но тут из темноты выскочила кошка. Черная, мокрая, взъерошенная и шипящая, как тридцать три гадюки. Она подпрыгнула, извернулась в воздухе и полоснула Марцеля по лицу, так что он опять повалился на обочину, инстинктивно закрывая глаза.

Кошка метнулась к нему на грудь, урча, фырча, расцарапывая сжимывая когтями руки и вылизывая щеки. — Нельзя, туда идти нельзя, пирокинетик может сжечь все, что видит, если я выйду на свет. С грохотом подкатил поезд, желтоглазое металлическое чудовище. Кошка ткнулась Марцелев шею холодным носом и жалобно мяукнула. Монотонный голос, отдающий застарелой гнилью, бубнивший, кажется, прямо на ухо, вдруг начал отдаляться.

— Нельзя, снова круг, снова замыкается. Сама виновата, не знала своего места, не хотела искупить, искупить. О, прости меня! Снова круг, круг! С механическим шелестом закрылись двери вагона. Поезд тронулся.

Да к черту все! Отпихнув сумасшедшую кошку, Марсель вскочил и побежал к перрону. Вагоны быстрее и быстрее проносились мимо, пока поезд не вильнул хвостом и не скрылся за краем станции. Гнилой голос стал постепенно затихать. «Не уйдешь, сволочь!» Но когда Марцель выскочил на платформу, там не было никого и ничего, кроме неряшливого пятна сажи на светло-коричневых плитках. Он распластался на полу, прижимаясь чекой к этому пятну, и захотел умереть.