Книга Огни Хафельберга, страница 234 – Софья Ролдугина

У Анны-Лизы обожжено лицо. Но видеть она больше не сможет. Мать и сестра увозят ее в большой город, в госпиталь, и Хаффельберг захлестывают сплетни. Бороться с ними, что воду ситом вычерпывать. И больше всех усердствует мерзкая вдова из швейной мастерской. От вдовы пахнет яблоками, и она чем-то неуловимо похожа на Анну-Лизу и Анну-Марию, и от этого становится только хуже.

Исчерпав все средства, Лео вспоминает, что он может сделать кое-что нехорошее. Нехорошее выливается в пожар и шесть обгорелых трупов. Огонь перекинулся на соседний дом. Лео так никогда и не узнает, кто написал Анне-Лизе письмо, но в Хаффелберг она так и не возвращается, как и ее мать. И только к весне приезжает Анна-Мария, и от нее тоже пахнет яблоками, и в ее голубых глазах непреклонность безмятежного неба.

«Мы все виноваты», — говорит Анна-Мария, — «Лиза теперь боится тебя. Анна-Мария просит Лео не делать глупостей, остыть, возможно, позже сестра передумает. Анна-Мария обещает молиться за нее и за Лео, и Лео впервые задумывается о том, какая же из сестер по-настоящему любила его. Через два дня он узнает, что Анна-Мария приняла постриг и ушла в монастырь.

В церкви начинается пожар, и его едва успевают потушить. Лео чувствует, что разрушает все вокруг собственными руками. И он знает, кто в этом виноват. Марцель вынырнула с воспоминаний так резко, что его опять замутило. Сорн лежал тихо, уставившись в потолок широко открытыми глазами и мелко дышал. Было жарко, как в аду.

Ночник почему-то погас, и в комнате стало абсолютно темно. Только за окном мерцало что-то рыжеватое, то ли молнии, то ли зарницы, то ли сполохи пламени. «Так почему?» Тихо, но настойчиво спросил Марцель, не торопясь разрывать телепатический контакт окончательно. «Мне тоже досталось, знаешь ли, но я ведь не кипячу всем мозги направо и налево. Почему?»

Цорн бессмысленно простонал что-то и закатил глаза. Марцель безжалостно встряхнул его, не позволяя сползти в беспамятство, и повторил вопрос. «Яблоки», — вдруг сказал Цорн неожиданно ясным голосом. — Чего? — Марцель опешил. — Она всегда возвращается в город. Отец писал это. Так же громко и стеклянно продолжил Цорн. — Самое первое.

Если убить ее, то проклятие спадет. В сказках всегда так. Убить причину, убить злую ведьму. Ведьмы пахнут яблоками. Марцель бы, наверное, спросил о чем-нибудь еще, но тут рухнула стена. А за ней был огонь. — Как? — выдохнул Марцель, чувствуя, как сквозь пелену долгой бесчувственности пробивается чистый ужас. Все западное крыло дома, как корова, языком слезало.

Жар шел такой, что глаза слезились. — Ты же не можешь сжечь то, что не видишь, сволочь! Цорн то ли раскашлялся, то ли рассмеялся, и вдруг начал кричать. Громко, на пределе старческих легких, со зверинными подвываниями. В голове у него творилось что-то жуткое, ни одной цельной мысли, только пламя, адская боль и медленно рассыпающийся карточный домик. А настоящая крыша уже трещала, и падали на пол обгорелые куски, а шкаф за кроватью шатался так, будто его раскачивали, и хлопала верхняя дверца, из-под которой свесилось что-то длинное и белое.

Марцель отпрянул и сверзался с кровати, овдирая локти. Огонь пожирал комнату. Пол начал прогибаться, как живой, и снизу тоже шел убийственный жар, а ноги подламывались и проскальзывали по ковру, словно под каждую коленку вогнали по целому шприцу редокаина, и в глазах плыли золотые пятна.