Книга Огни Хафельберга, страница 232 – Софья Ролдугина

Марсель поднимается, кутая плечи тяжёлым одеялом, и тащится по коридору. В ванной шипит и бурлит вода, и немного пахнет ментолом даже издалека. Дверь приоткрыта на полсантиметра, и кажется, что клинышек света вбит между той темнотой, где замер Марцель, и пространством, наполненным ментоловым паром. Это знамение, знак. Но кто здесь умеет читать знаки? Марцель долго стоит, вглядывается в свет и дышит ментолом.

Хочется подойти и заглянуть внутрь, чтобы убедиться, что Шелтон еще здесь. Но даже если так, кто-кто ответит, когда, когда замолчали эти голоса вокруг, которые ждали чуда. Тучи скучались над горами, точно согнанные метлой. Ни просвета, ни даже искры от молнии.

Густая, масляная чернота. От железной дороги вверх по склону вела ухоженная тропа с вырубленными в земле ступенями. Выше и выше. Севера, огибая кладбище через яблоневый сад, где пахло брожением и гнилью, прямо к дому, торчащему посреди луга, как последний гнилой зуб. Марцель издали почуял, здесь, правильное место. Кошки расшипелись, задергали хвостами, но продолжили все так же изображать, что они якобы просто гуляют тут сами по себе и совершенно, совершенно ни при чем.

— Ждите здесь, дурочки, — хмыкнул Марцель, отключая фонарик. — Мало ли что. Проникнуть в дом оказалось до смешного просто. Дверь запиралась изнутри на задвижку. Нужно было только аккуратно выдавить стекло, просунуть руку в дыру, и вуаля, открыто. Тихо, кажется, спит.

Можно пока не бояться. Такой огромный и пустой, я бы с ума сошел жить здесь. Марцель старался не думать о том, что именно безумие мотянуло с верхнего этажа. Слабое, слабое дуновение кошмара, приторный дым и подсыхающий старческий пот. Вдоль лестницы на стене были развешаны репродукции в бездушных пластиковых рамах. Ничего оригинального, только пейзажи и постарали, сплошь нежные и романтические.

И только последнее, на самом верху — крик. Высветив лучом фонарика чудовищную белую маску, Мартель чуть не заорал и опять погасил свет. Инстинктивно. А потом так и не стал включать. В комнате у Цорна горел ночник, и это было, пожалуй, и самым забавным сюрпризом. «Нечистая совесть спать не дает, да?» Толстые ковры неприятно пружинили под ногами, и Марцельу казалось, что он топчется по чьей-то напряженной спине.

Лайонел Цорн спал, забившись в самый дальний угол огромной двуспальной кровати, зажатой между массивным гардеробом и книжным шкафом. Одеяло сбилось комом, подушки смялись в одну неряшливую кучу под плечом. Расслабленное во сне лицо выглядело моложе, лет пятьдесят-шестьдесят. Непозволительно мало, если знать реальный возраст. Из раскрытого рта тянулась ниточка слюны.

Марцель с тоской посмотрел на окно, забранное черными жалюзи, и медленно выдохнул. Конечно, Цорна можно было просто убить, задушить подушкой, перерезать горло кухонным ножом, проломить висок тяжелым подсвечником, отдать приказ сердцу остановиться, но все это ощущалось неправильным, тот самый лёгкий путь, который ведёт в ад. Он не поймёт, а должен понять, за что.

Воспоминания и чувства мёртвых женщин Штормом бились за тонкой границей между сознанием и подсознанием, словно хотели выбраться наружу. И Марцель знал, кому они предназначены, с того самого момента, когда фантомные пальцы Рут коснулись его щеки. Бесшумно скинув ботинки, Марцель поставил их у входа в комнату и осторожно забрался на широкую пропахшую кислым кровать. Конечно, Цорн проснулся. «Ведьма!»