Онлайн книга «Огни Хафельберга»
|
Посторонний человек следил за Ульрике. Сигарета, как живая, вывернулась из пальцев и упала прямо на джинсы. Марцель, обжигаясь, торопливо стряхнул ее на землю, вдавил в почву голой ладонью и едва ли не на четвереньках ломанулся в кусты. Опомнился, скочил на ноги, цепляясь за колючие плетья, крикнул во весь голос «Ульрике, возвращайся!», и в то же мгновение нахлынули две волны, почти одновременно — ослепительная злость и удушающий страх. Марцель зажмурился, покачнулся, полностью дезориентированный Где земля? Где небо? Где Шелтон? А потом вслепую шагнул вперед. И еще, и еще, и еще. Расцарапанные руки и плечи зудели, но это ощущение словно принадлежало кому-то другому. Почва под ногами была мягкой, влажной после вчерашнего дождя. Она спала под мышечным одеялом перегнивающих листьев и сухих веточек. Запах у нее был кисловатый и древесный. И Марцеллю почему-то отчетливо представлялись белесые нити грибниц. Тянущиеся глубоко под лесом от края до края. Мысли Ульрики подернулись рябью как отражение на воде и исчезли. Марцель с размаху налетел плечом на тоненькую рябинку, едва не свалился, потом выругался, потряс головой и огляделся. Где бы он ни находился, а пушку отсюда не было видно. Тот, кто напугал Ульрики, бродил поблизости, метрах в ста-ста двадцати. Марцель пытался прислушаться к его мыслям, чтобы понять, с кем имеет дело, но не мог себя заставить сделать это. Чувствительность намертво заблокировала отвращение из категории чего-то физиологического. Для телепата больной разум, как полусгнивший труп, съеденный червями, с червями в глазницах и на языке. Даже смотреть на него невозможно, а подойти, а коснуться рукой, а… Горлу Марцеля подкатила тошнота. Невыносимо. Почти как с отцом Петером, только в сто раз хуже, потому что болезней телесных Марцель боялся куда меньше душевных. Телепату безумием заразиться легче, чем каким-нибудь гриппом. И Шелтон, если это случится, даже помочь не сможет. «Не слышу…», — Марцель глубоко и часто задышал, глотая ртом холодный сыроватый воздух, отчаянно не хватало сигарет. «Ничего не слышу, не хочу…». Сколько спичек впустую сломалось и упало вниз, на мягкую, кисло-пахнущую землю Марцель не запомнил. Дым обжег легкие и привычно выгнал из головы дурную муть. Телепатия приглохла, но обычный слух обострился. Метрах в тридцати раздавалась тихая, потерянная мяуканье кошки. И ничего больше. Ни криков у лирики, ни мыслей. — Так! — нарочно вслух и громко произнес Марцель, выпрямляя спину. С одной стороны, это хорошо, что нет криков, значит, никто ее не мучает, а с другой — черт, а вдруг ее убили! Стало совсем мерзко. Марцель тоскливо оглянулся. Сгущающийся мрак, лиловатое небо в промежутках между древесными кронами, черные неподвижные ветки. Воображение отчетливо дорисовало девичий силуэт в полутьме, вспыхивающий жизнерадостно оранжевым огнем. Где-то вдалеке затрещали ветки, и Марцель уже совсем было довел себя до ручки, когда услышал встревоженный оклик. — Шванг! Твою мать, да где ты? Из горла с мешок вырвался. — Это как надо было Шелтона перепугать, чтобы он сам за меня испугался? — Я тут! — откликнулся он хрипло, откашлялся, попробовал крикнуть громче. — Тут! — Ура! — раздалось совсем близко, и Марцель подпрыгнул на месте. В шагах в четырех у куста светились желтые кошачьи глаза. «Кис-кис?» |