Книга Пока воды Венеции тихие, страница 28 – Фульвио Эрвас

– Я не понимаю.

– Забудь, эти глупости не стоят твоего внимания. Как работа?

– Хорошо.

– Ты почти закончила?

– Более или менее.

– Скоро уезжаешь?

– Еще несколько дней, и я смогу вернуться домой.

«Не стоит этого делать», – подумал Стуки, но было уже слишком поздно. Он произнес:

– Ты не могла бы мне помочь с китайским языком?

Стуки понял, что она согласилась без энтузиазма, только из вежливости. Возможно, она ожидала чего-то другого, и ее желание превратилось в надежду. Женщина продолжала пристально на него смотреть. Стуки смутился и улыбнулся. В голове у него всплыло воспоминание. Они вдвоем. Стол, кухня, толстый ковер на полу в гостиной. И он, ощущающий себя как слепой космонавт, который пытается войти в контакт с инопланетным разумом. И это оказалось совсем не легко – с тем, чем обладал он. Главное – быть принятым. Рука, губы и каждый сантиметр кожи – очень осторожно, чтобы все не закончилось неприятием и отторжением. Шанс слиться воедино и почувствовать себя спасенным. И ощущение свободного падения, одного на двоих.

Многие из нас в детстве мечтали стать космонавтами. Поистине захватывающее зрелище взлета космических кораблей, оглушительный рев мощных ракетных двигателей и фантастическая идея отключения гравитации внутри металлической утробы, которая несет нас к другим мирам. Хрупкая привилегия пуповины, на которой мы подвешиваем себя в звездной пустоте, как конечная из связей, как возможность в последний раз побыть ребенком в контакте с матерью. Что ощущают люди, парящие в невесомости? И как измерить ту радость, когда спускаемый аппарат с космонавтами на борту отстыковывается от орбитальной станции, чтобы вернуть их на Землю?

Она не хотела шатких равновесий. Эта женщина возвращала его к силе трения и гравитации, к плотности, которая разбавляется расстоянием. А он балансировал, как эквилибрист на канате, натянутом над пропастью. Мужчина подумал о сердцах космонавтов: наверное, в состоянии свободного падения они замирают именно так.

…Несколько мгновений Стуки не мог понять, где находится, настолько он растворился в своих воспоминаниях. Как глупо!

…Он бы согласился даже заплатить, если она пожелает. Такая мысль мелькнула у него в голове.

* * *

Стуки стоял в коридоре больницы в нескольких шагах от лестницы и тайком разглядывал мужчину, который тщетно пытался вставить монету в прорезь кофейного автомата.

– Вам помочь?

Мужчина обернулся, и инспектор увидел правую сторону его шеи, обезображенную ожогом. Огонь затронул также ушную раковину и верхнее веко. Оно походило на слишком маленькую шторку над правым глазом, который от этого казался неестественно выпуклым и круглым.

– Не берет монету…

– Дать вам пятьдесят центов? – спросил Стуки, засовывая руку в карман пижамы, которую ему принес Скарпа, – в полосочку, совсем как у заключенных.

– Зачем?

– Автомат принимает монетки в пятьдесят центов.

– Ах, вот оно что! – произнес мужчина, показывая на ладони пятьсот доисторических лир.

– Эту вы можете отнести коллекционеру.

– Мне дал ее бывший продавец птичьего корма. С тех пор как на площади запретили кормить голубей, он подхватил тяжелую болезнь и не сегодня-завтра собирается отбыть. У него в тумбочке полно монет, на целую тонну кофе хватит.

– Его выписывают?

– Ничего подобного. К утру умрет.