Книга Дебютная постановка. Том 1, страница 37 – Александра Маринина

Минуты взаимной теплоты оказались такими скоротечными! Да и были ли они на самом деле? Может, просто показалось?

* * *

Если женщина влюблена и не может об этом рассказать, она будет искать повод хотя бы упомянуть вслух имя своей пассии. Где и от кого Михаил услышал эти слова, вспомнить не удавалось, да он и не особо старался. Какая разница? Внимательно слушай, что говорит женщина, и узнаешь все ее секреты, о которых она молчит. Интересно, у мужиков тоже так? «У меня – точно нет», – решил он.

С недавнего времени жена старшего брата стала охотно рассказывать о том, кто и что сказал или сделал в лаборатории, где она работала. И в этих рассказах все чаще и чаще мелькало имя Льва Ильича Разумовского. Лев Ильич то, Разумовский это… Справедливости ради нужно отметить, что и аспиранта Мухина, и какую-то злобную тетку Марковну Лариса тоже упоминала, равно как и других сотрудников, но этого Разумовского – чаще всего. Миша сначала не обращал внимания, да и вообще слушал Ларису вполуха, а то и не слушал вовсе, думая о своем. Зачем ему все эти внутрилабораторные дрязги и институтские сплетни? Но когда имя Льва Ильича стало буквально, что называется, лезть в уши – призадумался. И пришел к некоторым выводам.

Понаблюдал за Ларисой, когда она принималась рассказывать о своей лаборатории, заметил кое-что. Да, очень похоже, что она влюблена в этого Разумовского. Просто влюблена или дело зашло куда дальше? Если дальше, то насколько? И знает ли Колька?

Мысль о том, что его многомудрый старший братец стал рогоносцем, неожиданно оказалась необыкновенно приятной. Михаил испытывал огромное удовольствие, глядя на то, как Коля, придя с работы, целует жену, и отмечая легкое выражение отчужденности и даже брезгливости, которое появлялось на ее безупречно красивом лице. Пусть всего на один неуловимый миг, но появлялось. Лариса дежурно улыбалась, подавая еду, поддерживала разговор, за столом царила атмосфера дружной семьи, и Колька верил. Верил! Он думал, что у него все в порядке, а Миша знал, что это не так. И радовался. Радовался тому, что Колька, который вечно поучал, делал замечания, упрекал, даже голос повышал, а всего несколько лет назад не гнушался и тяжелый подзатыльник отвесить младшему брату, тот самый Колька, который всегда был старшим, более сильным, ответственным и во всем старался руководить Мишей и Ниной, вдруг остался в дураках. Его водят за нос на глазах у всех, а он ничего не замечает!

«Я знаю то, чего он не знает», – пело в груди у Миши Губанова. Осознание информированности, недоступной Николаю, окрыляло, словно бы поднимало младшего брата сразу на несколько ступеней выше старшего.

А что будет, если Коля узнает про Ларку и Разумовского? Наверное, ему, Мише, будет еще радостнее смотреть, как страдает и мучается его такой умный и красивый братец. Начальничек всей семьи, мать его!

Надо подумать, поприкидывать, как лучше: чтобы не знал и глупо верил или чтобы знал и мучился. Нельзя сказать, что Миша плохо относится к брату, ни в коем случае! Он, безусловно, желает Коле только добра и искренне хотел бы, чтобы у него с женой все было гладко. Но оно ведь уже не гладко! И никакой вины самого Миши в этом нет, просто так случилось. Разве он виноват, что ему приятно смотреть на обманутого Николая? И вообще, что в этом плохого? Кто позволяет себя обманывать, тот сам дурак, сам во всем виноват и никакого сочувствия не заслуживает. Можно ведь по-родственному любить брата и одновременно презирать его за глупость, доверчивость и слепоту. Почему нет? Вполне можно.