Книга Дебютная постановка. Том 2, страница 129 – Александра Маринина

Бывшая спортсменка была, судя по внешнему виду, в прекрасной форме, но лицо ее, некогда казавшееся мальчугану Юре безумно красивым, превратилось в нечто сухое и угловатое. Впалые щеки, выступающие скулы, острый подбородок, выщипанные в тоненькую ниточку брови – все это создавало впечатление карандашного наброска. Не лицо, а быстро сделанный углем эскиз. «Говорят, что злоба иссушает. Неужели правда?» – мелькнул в голове неуместный вопрос.

– А я вас помню, – Юрий постарался улыбнуться как можно приветливее. – У вас была дача в Успенском, верно? Мы тоже там снимали.

Ракова равнодушно пожала плечами.

– Это было давно. Теперь там мой братец хозяйничает со своей женушкой, а меня на порог не пускают.

Понятно. Значит, чемпионка ухитрилась перессориться со своей семьей.

Они разговаривали в пустом школьном спортзале: Юра – на длинной скамье, Ангелина устроилась на мате, сидя к нему лицом и уткнув подбородок в колени.

Отвечая на вопрос о неожиданном столкновении с Левшиным, она подтвердила каждое слово, услышанное от Дивеева.

– Гай так перес…ал тогда, – заявила Ракова с олимпийским спокойствием, нимало не смущаясь тем, что перед ней незнакомый молодой мужчина. – Целый час рвал на себе волосы, потом я ушла домой, а он уехал. Ну и бросил меня сразу же. Трус паршивый!

Ее тонкие губы искривились в презрительной усмешке.

– Мне тоже было что терять, но я же не боялась, убегала из дома среди ночи, рисковала, что застукают, поймают. Но ради настоящей любви чего не сделаешь! На любой риск пойдешь, все на карту поставишь.

– А вы сами-то не испугались, когда Левшин вломился в машину?

– Да я его и не узнала. Какой-то испитой мужик. От него разило так, что я чуть не задохнулась. Разве подумаешь, что это тот самый Левшин? От знаменитого певца одно воспоминание осталось. А Гай его сразу узнал, потому и впал в истерику. Они раньше на телевидении сталкивались. У него, говорит, такой круг знакомых, что, если он пасть откроет – мне головы не сносить. Ну, я его успокаивала как могла, но он не слушал, все причитал, чуть не плакал. А меня дурой назвал и заявил, что на этом все и больше мы встречаться не будем. Я тоже психанула, дверью хлопнула и ушла. Думала, Гай в себя придет и через два-три денечка опомнится, позвонит, и все будет как раньше. Да куда там! У него от мужчины только брюки с пиджаком.

– Вы можете припомнить, что именно говорил тогда Константин Левшин?

– Да он много чего говорил, долго орал.

– Астахова упоминал?

– Было такое, да. Сказал, что разврат и вседозволенность до добра не доводят и любую карьеру могут под откос пустить. Астахов, мол, бабник и сволочь, много о себе понимал, ходил задрав нос, за это и поплатился, конец ему пришел, и нас то же самое ждет.

– То есть Левшин прямо сказал, что Астахову пришел конец?

– Ну да. Именно такими словами, я хорошо помню.

– А насчет прошедшего времени?

– Это вы про что? – нахмурилась Ракова.

– Вы утверждаете, что Левшин, говоря об Астахове, употреблял глаголы в прошедшем времени. Много о себе понимал, ходил задрав нос. Точно, что «понимал» и «ходил»? Или все-таки «понимает» и «ходит»?

Ракова задумалась, потом уверенно кивнула.

– Точно. Понимал и ходил.

– Ангелина, прошло почти четырнадцать лет, – осторожно заметил Юра, все еще не смея поверить в удачу. – Говорят, что память – штука лукавая и коварная. Подумайте хорошенько.