Книга Дебютная постановка. Том 2, страница 138 – Александра Маринина

– Боронин, безусловно, может тебе отказать. Но ты не можешь знать, что он сделает после этого.

– А что он может сделать? Ну, в самом крайнем случае посмеется надо мной и потом будет говорить своим коллегам, что в Люблинском РУВД работает в уголовном розыске один идиот. И пусть болтает, меня не колышет, – сердито отозвался Юра.

– Я тебе расскажу, что он может сделать. Он внимательно выслушает тебя, пошлет подальше, как ты совершенно справедливо предположил, потом запросит из архива дело, посмотрит на него своими глазами, почитает, обращая внимание на то, о чем ты ему говорил, и будет использовать это знание не для того, чтобы восстановить справедливость и оправдать Славкиного отца, а в собственных интересах. Например, в травле Полынцева или тех, кто тогда был оперативником, а сейчас поднялся. Кому нужен простой опер Абрамян? Да никому! А начальник городского отдела БХСС в Московской области? То-то же. Почти четырнадцать лет прошло, Юра, многие уже занимают достаточно высокие должности, и такими знаниями, какие ты дашь в руки Боронину, можно очень успешно манипулировать в не совсем красивых целях. А потом эти люди узнают, что первоисточником информации был ты, Юрий Губанов. Дальше рассказать или сам догадаешься?

– Так что мне делать-то, пап?! – в отчаянии воскликнул Юра.

Николаю очень хотелось сказать сыну, что нужно остановиться. Бросить все. Перестать гоняться за призраками. Не ставить под угрозу ни собственную карьеру, ни мир и лад в семье.

Но он не мог.

– Делай как сам решишь, – коротко и сухо произнес он.

– А ты как поступил бы?

– Какая разница, как поступил бы я? Ты – не я, ты отдельный человек, самостоятельная единица. Ты взрослый, сам принимаешь решения и несешь груз последствий. Я твой отец, я всегда буду рядом, пока жив, и нести этот груз я помогу, если будет тяжело. Но решения ты должен принимать сам, без меня.

А про себя думал: «Что я творю? Зачем? Для чего я толкаю своего сына прямо в пропасть? Но я действительно не знаю, как ему следует поступить, чтобы результат не оказался разрушительным. Разрушительным для всех нас, но в первую очередь – для самого Юрки».

– Я понял, – угрюмо ответил Юра и ушел в свою комнату.

Через минуту из-за стены послышались звуки какой-то рок-музыки: сын включил магнитофон.

Николай тяжело поплелся на кухню, поставил чайник.

Ему хотелось умереть.

Речь Николая Андреевича делалась все медленнее, он чаще стал прерываться, умолкать и уходить мыслями куда-то далеко.

– Вы плохо себя чувствуете? – спросил Петр. – Хотите вернуться домой? Может, надо таблетку принять?

– Не надо, – ворчливо отозвался Губанов. – Со мной все нормально. Посидим здесь. Воздух сегодня вкусный. Если от всей этой карантинной канители и есть какая-то польза, так только в том, что люди стали меньше ездить на работу. Соответственно, и машин меньше, и выхлопа. Раньше в городе совсем нечем было дышать, а сейчас ничего, получше. Плесни еще пять граммов, и я доскажу. Уже немного осталось. Сегодня и закончим с тобой.

Он помолчал, дождался, пока Петр нальет коньяк, неторопливо выпил.

– Закончим и попрощаемся.

Петр почувствовал, как в горле встал ком, глаза обожгло. Ну елки-палки! Разве можно взрослому мужику быть таким чувствительным! Стыдоба.