Книга Дебютная постановка. Том 2, страница 77 – Александра Маринина

– Но вам расскажет?

– Не знаю. Будем пробовать.

Вернулся Игорь, неся в руках книгу большого формата в коричневом изрядно истрепанном переплете.

– Спасибо, Игорек.

Татьяна Васильевна бережно взяла клавир, аккуратно раскрыла.

– У папы был?

– Да. Он сейчас придет.

Мальчик снова уселся за стол в углу, а Дорошина принялась бережно переворачивать страницы. Потом поднялась, положила раскрытый клавир на крышку рояля.

– Подойдите, Юра, – позвала она. – Я вам покажу.

Он встал рядом, посмотрел на пожелтевшие страницы, заметил старинное написание слов с «ятями» и «ижицами». Ничего себе! Сколько же лет этому клавиру? Его ведь еще до Революции издавали. Пространство между строками нотного стана было заполнено не только текстом на итальянском и русском языках, но и словами, написанными карандашом.

– Смотрите, – Дорошина легко коснулась кончиком безымянного пальца карандашного текста. – Официальный перевод предлагает вокалисту спеть вот так: «Уж год люблю я. На миг явились вы мне тогда, дивной блестя красою, и с той поры душою помню о чудном я дне». Певцу явно было некомфортно в этом тексте, и кто-то, или он сам, или концертмейстер, поменял слова, они записаны карандашом: «С первого взгляда. Был день, день счастья, я встретил вас, вы были так прекрасны, и с той поры лелею в трепетном сердце любовь». Смысл сохранен полностью: я вас полюбил, как только встретил, вы были прекрасны, люблю до сих пор.

– А что может быть некомфортного?

– Да что угодно! В данном случае дело, как мне кажется, именно в звуке «е». Посмотрите внимательно: в карандашном тексте буква «е» встречается намного чаще, чем в официальном. Значит, вокалисту этот звук дается легче, получается сочнее, объемнее. Вот попробуйте сами спеть: «Уж год люблю я».

– Я мелодии не знаю, – смутился Юра. – Чуть-чуть освоил нотную грамоту, да и то только недавно.

Хотя попробовать было интересно. Нужно же досконально понять конфликт, о котором идет речь!

– Тут всего пять нот, я пропою, а вы запомните, это несложно. Тем более одна и та же нота повторяется четыре раза. Четыре «фа» и пятая тоже «фа», только на октаву ниже.

Она промычала мелодию. Оказалось и впрямь совсем просто. Юра попробовал повторить, тоже не размыкая губ.

– Правильно?

– Правильно. А теперь со словами: «Уж год люблю я».

Ему вдруг стало неловко. Почему-то смущал мальчик, который на самом деле не обращал на них ни малейшего внимания. Юра невольно покосился на маленького музыканта, но Игорь деловито ставил карандашом знаки в нотной тетради и даже головой не повел, когда «мамин гость» вдруг начал мычать.

– Уж год люблю я, – замурлыкал Губанов, стараясь издавать как можно более тихие звуки.

– Медленнее, – строго произнесла Татьяна Васильевна. – Не надо так торопиться, там четверти и половинки, а вы гоните, как будто поете шестнадцатые. Петь длинные ноты не так просто. Давайте еще раз.

Он сделал новую попытку, стараясь тянуть звуки, и почувствовал, что на «ю» петь действительно трудно.

– А теперь то же самое, только «С первой же встречи».

Юра пропел. А ведь и в самом деле! Три «е» дались куда легче. Вот, оказывается, в чем смысл внесения изменений в текст! Суть не меняется, а вокалисту облегчение.

– Понял, – радостно сказал он. – Спасибо за науку, Татьяна Васильевна. Получается, можно вообще все либретто переписать?